Чтоб каждая тварь, чтобы каждую божию тварь
Любили, любили, любили любили любили.
С. 7
— Меня потрясают твои ответы. Сейчас они кажутся истиной в последней инстанции. Так и есть? Позволено ли тебе подавать знаки, посылать весточки нам?
Текст не имеет силы той, что, допустим, свет.
Детской слезою или
Горстью февральской пыли
Ангел пришлёт ответ.
С. 53
— Эта февральская пыль, этот разлучный месяц… Как ты вычислил его, угадал, почувствовал?
Нынче февраль, как огонь пятипарусный,
лик обжигает до слёз.
Здесь всё время зима,
Даже если стоишь
В трёх шагах от июля.
С. 54
— Нет-нет, ты замерзал, не мог согреться, и всё время проговаривался про неотступность именно февраля:
С крыш сползает февральский парик,
За окном непролазная тьма,
и февраль, и сугробы по пояс,
А февраль поимел с пурги…,
Оставляя следы меж февральских сугробов из хлорки,
И февраль лошадиною мордой над нами покачивал….
Ты даже рассказал мне сон, который приснился тебе 17 февраля 2008 года. Ты видел себя юного, красивого, с длинными до плеч волосами — не в зеркале, а как живого персонажа, находясь рядом и будучи самим собой, уже зрелым человеком, но больным, облысевшим от «химии», сегодняшним. Этим сном с точностью до дня за год обозначена дата твоей смерти. Выходит, как поэт ты способен предвидеть?
Здесь, посреди российских жгучих зим,
Так сладко быть среди своих чужим
И наблюдать за будущим с крыльца…
С. 16
— Насколько я в курсе, ты не хотел знать своего будущего, даже чтобы оно случайно промелькнуло перед глазами. Тебе милее было оборачиваться назад — к прошлому. Потому что оно незыблемо и уже состоялось?
Всё условно в этом мире, где враждуют половины,
Но библейские сюжеты так и ждут в конце пути.
Здесь над нынешним событьем вьются прошлые причины,
И легко уйти от жизни, а от смерти не уйти.
С. 26
— Увы! Но остаётся память.
Память — это магический клей:
Скрип ведра или шорох полозьев,
Сытный запах пшеничных колосьев
И подсолнечных — с солью — полей…
С. 90
— Вот мы и дошли до образа Родины. Здесь, как считают откровенные патриоты (к которым ты не относишься, ибо сокровенное не превращал в лозунги), ты наиболее уязвим. Они хотят умереть, до смерти боясь смерти, в России, а не где-нибудь. Ты же заявляешь:
В этой стране умирать не хочу,
Живущий в России — всегда обречённый,
Что мне эта дикая страна, что я — крайний?,
Ничего больше нет за душой,
кроме родины этой чужой…,
Потому что за окном сегодня сплошь
площадь Ленина и памятник ему.
Чего ты не приемлешь?
