Зимовье зверей | страница 59



Научил опускаться, когда надоест,
Промышлять добротой, отрабатывать творчеством,
Не жалея, срываться с насиженных мест.
Но у самых ворот, где небес оправа
Жжёт живыми пунктирами мёртвых петель,
Я сказал ему: «Стоп. И в ногах есть правда.
Опускай меня, майна! Не могу без людей.»
Он исчез так же ветрено, как и возник, —
Не обиделся, просто сверкнул — и ушёл.
Мой стихийный попутчик, полубог-проводник,
Притяжением пущенный на произвол…
Вот таким вот икаром, таким вот кучером
Я вернулся — с нокаутом в полный накал..
И бесцельно бродя по залысинам Купчино,
Поминаемый ветром, негромко икал.
Мать-зима высыпала из траурных пепельниц
Серый снег на гомункулы спящих коммун,
А в трамвайном кольце близоруко белели ниц
Два крыла, уже не нужные никому.

2001

Посторонний

Я чувствую себя посторонним,
Когда покидаю свой дом.
По линиям чьей-то ладони,
Под взглядами чьих-то мадонн
Иду и теряю былые черты
В надменной своей пустоте.
И быть с полуслова со мною на «ты»
Согласны и эти, и те.
Я чувствую себя Геростратом,
Когда покидаю свой храм.
Я ночь занимаю с возвратом,
Но знаю, что вряд ли отдам.
И каждый мотив мне до боли знаком,
Хоть я от рожденья глухой.
Стою у заснеженных окон тайком
И слушаю, кто я такой.
Я чувствую, что где бы я ни был,
Мой кто-то стоит за спиной.
Какой он — с хвостом или нимбом? —
Не знаю, и в этом покой.
И голос мой стал достояньем молвы,
Но не стоит завидовать мне.
Я знаю, что я посторонний, увы,
На этой и той стороне.

1992, 2000

Волоколамское шоссе

Мой стержень будто согнут пополам,
Мне тщательно смещают точку сборки.
И я качусь с какой-то тыльной пыльной горки
По шпалам, по сердцам, по зеркалам…
Волоколамское шоссе,
Пригнись, я выпустил шасси.
Дай Бог и он же упаси —
Я не впишусь в твоё эссе.
В конструкторском бюро моих побед
Чертёжник чёртов допустил ошибку;
Я лез на Эверест — попал на Шипку,
Спешил на ужин — вторгся на обед.
Обетованным слыл мой дом, пока
Я был паяц невидимого фронта,
Теперь меня облюбовала фронда,
И вытолкнула выше потолка.
Когда-то красная Москва,
Неси меня во весь опор!
Кто первый пойман, тот и вор, —
Альтернатива такова.
За мартом неизбежен жерминаль,
А прежде сентября жди термидора.
Мой чёрный ящик увела Пандора —
И я не знаю: муза ли, жена ль?
На лице подтёки от разлук,
В запястьях пульс отчётливей чечётки.
Цепляюсь за слова, держусь за чётки,
И бьюсь то лбом, то сердцем о каблук.
Я в Шереметьево один
Завис ветровкой на гвозде,
И мне мерещится везде
Высокогорный серпантин.
Играй же, мой невидимый тапёр,
Шлифуй штанами свой вертлявый троник,