. Не стой у окна, Люсиль, холодно. Отойди.
Люсиль(закрывает окно и с ребенком на руках отходит на середину комнаты, напевая).
Дождик идет,
И скоро вечер...
Домой, пастушка,
Гони овечек.
Камилл. Люсиль, Люсиль, злая ты женщина, как ты можешь петь эту песню? Когда я ее слышу, я всякий раз думаю, что тот, кто ее сочинил, томится сейчас в заключении.
Люсиль. Фабр? Да, правда! Бедный наш Эглантин! Они посадили его в Люксембургскую тюрьму совсем больного. Ну, ничего, выйдет!
Эро. Pur troppo![1]
Люсиль. Что он сказал? Конечно, какую-нибудь гадость?
Филиппо Он сказал не гадкую, а печальную вещь и притом совершенно верную.
Люсиль. Перестаньте каркать! Фабр будет освобожден. Неужели мы не сумеем его выручить?
Эро. Сам Дантон не мог его спасти.
Люсиль. Дантон — это другое дело! А уж если Камилл возьмется за перо и выложит все, что у него на сердце, вот увидите — двери тюрем распахнутся сами собой и поглотят...
Эро. Кого?..
Люсиль. Тиранов.
Эро. О легкомысленная пастушка, как плохо стережешь ты своих барашков!.. «Домой, пастушка!..» Вдумайся в смысл этой песенки.
Входит служанка, берет у Люсили ребенка и уносит его. Люсиль говорит с ней шепотом, уходит, возвращается; в продолжение этой сцены она все время в движении. Она занята разными домашними делами и между прочим принимает участие в общем разговоре.
Камилл. Люсиль права: надо бороться. Революцию совершили мы, и нам надлежит руководить ею. Мой голос еще не утратил власти над толпой. Стоило мне заговорить — и бешеные отправлены на гильотину. Никогда еще мы не были так сильны, будем же добиваться новых успехов: взять Люксембургскую тюрьму не труднее, чем Бастилию. Мы сокрушили девятисотлетнюю монархию, так неужели же мы не справимся с комитетом мерзавцев, которые пришли к власти благодаря нам и которые смеют злоупотреблять ею, чтобы погубить Конвент и Францию?
Филиппо(в волнении ходит взад и вперед). Подлецы! Если бы они только убивали! Но нет! Они припутали Фабра к лихоимству и хищениям в Ост-Индской компании; они сочинили всю эту небылицу, всю эту историю с евреями и немецкими банкирами, которые будто бы через посредство нашего друга подкупили Национальное собрание. Они сами знают, что лгут, но им мало убить своего противника — они прежде постараются облить его грязью.
Эро. У нас добродетельные враги: тебе не просто рубят голову, а во имя высших принципов, — по крайней мере утешение.
Камилл. Франция ненавидит Тартюфа. Выпорем ханжу и отколотим дона Базиля.
