— Хорошо. Я не знаю… Но я попробую. Я очень вам благодарен за доверие…
— Ну, вот и ладно, — радушно улыбнулся хозяин. Он ласково подталкивал Мишу впереди себя, и Миша оказался на веранде, которая выходила в большой, но еще не разросшийся сад. Здесь за столом сидело множество народу — нахлебники, гости и приживальцы этого помещичьего дома. Хозяйка, мать Козявки, круглая, краснолицая, в открытом летнем платье, председательствовала у блистающего мельхиорового самовара…
— Папа, ты знаешь? Я даю уроки Савицкому! — ворвался Миша в комнату, где уже собирались спать. — Мне платят пятьдесят рублей… и меня поили чаем. Я ел розовое варенье. Настоящее розовое варенье из розовых лепестков. Ты слышал когда-нибудь о таком варенье? И мне там отвели отдельную комнату. Так эта комната — как весь наш дом. И в комнате есть стол, соломенные кресла…
— Подожди, подожди, — перебил Гайсинский. — Кто тебя гонит, куда ты спешишь? Какие пятьдесят рублей? При чем тут розовое варенье?
Миша долго рассказывал о том, как разговаривал с ним Савицкий, какие у него в доме большие, во всю стену, зеркала, что стояло на столе, и что ели гости и с ними сам Миша, и какой костюм был надет на Савицком, и какие предательские кресла в его кабинете. Старик Гайсинский и Рахиль слушали рассказ Миши, как будто здесь сидел не гимназист, съездивший в имение помещика в восьми километрах от города, а как будто бы это передавал свои впечатления путешественник, вернувшийся из далеких стран, чужих и незнакомых.
Занятия с Козявкой оказались делом непростым и нелегким. Сначала Миша решил было жить в Отрадном и ездить в город в дни экзаменов, но вскоре он потерял вкус к пребыванию в богатом поместье.
Было приятно спать на пружинной постели с прохладным, крепко наглаженным бельем. Утром в комнату приносили парное молоко и еще горячие сдобные булочки с тающим сливочным маслом, сочную, упругую ветчину, которую нужно было жевать, чтобы рот наполнился вкусным питательным соком. За обедом Миша пробовал незнакомые до сих пор острые пряности, вечером пил чай с клубничным вареньем и крыжовником. В свободные часы можно было резвиться по бесконечным дорожкам сада, который спускался к озеру, заросшему желтыми кувшинками, водяными лилиями и кивающим по ветру камышом.
Но зато часы занятий были подобны пытке. Козявка ни на минуту не мог сосредоточиться на каком-нибудь предмете. Он часами оставался неподвижным, с тяжелым и тупым взглядом. Но как только на ум ему взбредала какая-нибудь шалость или злая проделка, его хитрые свиные глазки начинали оживленно бегать по сторонам, и он упрямо, без конца повторял понравившуюся ему остроту или шутку.
