— Хватило места?
— С остатком!
— Боюсь я, что мундир твой зря погиб, Матвеев, — сказал спокойно Ашанин. — Все равно сядешь.
— Ну, а сяду, так уйду из этой гимназии. Поеду в Златополь.
— Давно пора, — сказал Андрей. — Там еще, чего доброго, медаль схватишь.
Салтан, Черный, Берштейн и другие неуспевающие богачи пригласили репетиторов. Ашанин занимался бесплатно с двумя нуждающимися товарищами.
Андрей, Ливанов, Василий и еще несколько пятиклассников готовились на кладбище.
Василий не ограничивался занятиями с друзьями. Он работал и сам по-настоящему.
— Ты хочешь Ашанина обскакать? — спросил его как-то Андрей.
— Ашанин мне не мешает, — отвечал Василий. — По-моему, если учиться, так учиться. Знаешь, — сказал он, закидывая излюбленным жестом руки за голову, — такому, как я, если уж дорвался до школы, — держись! Не часто случается…
В городе было множество буйно разросшихся садов. Поздней весной красные и зеленые крыши домов тонули в сочной зелени насаждений. Белая пыль лепестков вишни и яблони покрывала улицы в дни цветения. Но самым буйным, самым зеленым островом в городе был не городской сад, не сад купца Смирнова с открытой сценой и даже не сад-парк грабаря Самойленки, занимавший целый квартал, а давно уже заполненное, занимавшее двенадцать десятин старинное кладбище.
Обойди со всех четырех сторон эту братскую могилу города, ниоткуда не увидишь острого шатра небольшой церквушки, осененной серебристыми тополями и кряжистыми липами. Аллеи здесь похожи на прохладные, темные гроты, деревья сплелись косматыми шапками, и тень царит здесь в самый яркий, в самый жгучий солнечный день.
Черные плечи тяжелых мраморов и серые граниты поднимаются над рядами посеревших от дождей, растрескавшихся от жары простых и вычурных деревянных крестов. Белые ангелы и налои с раскрытыми библиями окружены зелеными с золотом ажурными решетками. Это у самой церкви спят горбатовские богачи, купцы, генералы, чиновники… Но подальше от церкви большинство могил давно превратилось в детские холмики, одетые одним общим одеялом — весенней порослью папоротников и трав.
По краям кладбища в канавах массами водятся большие зеленые лягушки, сычат ужи и нахально греются на камнях серые злые гадюки.
По ночам здесь ходит сторож с колотушкой, угрюмый, нелюдимый старик, уже в жизни перешагнувший через грань смерти…
Сторожа боялись взрослые и молодежь. Боялись смотреть ему в лицо. При встрече он шел прямо на человека, как слепой без поводыря, и глаза его смотрели куда-то вперед, мимо, тусклые и пустые. Ночами он бродил по кладбищу, по могилам, никогда не спотыкаясь, как неудержимо плывет тень от облака, и случалось не раз, что озорники, воры и хулиганы удирали при виде его, как будто навстречу им из-под тяжеловесного купеческого памятника поднялось привидение.
