Кроме Яши, у Монастырского было еще три сына. Только один из них попал в гимназию после трех катастрофических провалов на экзаменах. С тех пор он дни и ночи сидел над книгами, боясь, как бы не завелись в четвертях тройки или четверки. Погоня за пятерками по всем предметам, и любимым и нелюбимым, подлинная война, мелкая, неусыпная, с педагогами, которых раздражало это испуганное упорство, сделала его худым и бледным мальчиком, интересующимся только учебниками. Он даже не пытался отдыхать за беллетристикой. Не заразился он и любовью к марксовым убористым томикам и отпечатанным в неведомой типографии брошюрам, которые в изобилии водились у его старшего брата Якова. Он изощрял только память, работая, как цирковой артист, который ищет совершенства в меткости или ловкости рук, пренебрегая всем прочим ради исключительного эффекта своего коронного номера.
Двое младших считались в семье неудачниками. Один приютился на краю стола у местного часового мастера, другой, баловень матери, не работал нигде, и отец мечтал передать ему со временем свою неблагодарную, неверную профессию подпольного адвоката.
Из трех дочерей Монастырского две были в гимназии, одна, больная туберкулезом, сидела дома, помогала по хозяйству и училась шить у соседки-белошвейки.
Яков часто наезжал в Горбатов из Киева. К нему охотно стекались знакомые юноши, товарищи его братьев, и беседа неизменно начиналась и кончалась обсуждением каких-нибудь политических тем. Сам Яков иногда осторожно намекал на то, что в Киеве он «связался с организацией», но на всякие дальнейшие расспросы отвечал уклончиво.
Политические события этих лет: русско-японская война, стачка, забастовки, крестьянские и студенческие волнения — расшевелили самых тупых и ленивых. В городах, даже в самых маленьких, появились подпольные кружки. Даже в гостиных уездных чиновников и рантьеров, где прежде говорили только о вареньях, соленьях, рыбной ловле, об успехах и неудачах начальства и изменах жен, стали поговаривать о причинах неудач на фронте, и считалось хорошим тоном слегка поругать порядки.
Желающих попасть в дом Монастырских, где есть студент, по слухам, связанный с организацией, было множество. Среди них был и Миша Гайсинский.
Яков охотно вступал в беседы с гимназистом, но, когда студенты и взрослые начинали бурные политические споры, Мишу просили идти к тете Фанни, матери Монастырских, пить чай. В длинной галерее с разбитыми стеклами, подгнившим переплетом окон и облупившейся краской дощатых стен за круглым столом сидели обычно две младшие девушки, Рая и Роза Монастырские, и узкоплечая, сморщенная старушка, тетя Фанни. Миша, забыв положить сахар, рассеянно мешал ложечкой в стакане и все прислушивался, не долетят ли какие-нибудь разговоры из комнаты молодых Монастырских. Иногда быстрые, возбужденные слова долетали до веранды — это означало, что спор принял оживленный характер.
