— К сожалению, мне придется уйти. Я уже наскучил доктору Ланарку, а кроме того, у меня много работы.
— Нет, дружище, останьтесь еще хоть на минуточку! Один из пациентов вот-вот превратится в саламандру — зрелище неизменно впечатляющее. Садитесь, я вам покажу. — Он указал на диван и встал перед гостями, промакивая лоб платком. — Скажите, Ланарк, на каком инструменте вы играете?
— Ни на каком.
— Но вы интересуетесь музыкой?
— Нет.
— Может, вы разбираетесь в рэгтайме, джазе, буги-вуги, рок-н-ролле?
— Нет.
Озенфант вздохнул:
— Этого я и боялся. Но ничего, есть и другие способы найти общий язык с пациентами. Сейчас я покажу вам одного.
Озенфант шагнул к ближайшему гобелену и отдернул его, обнажив круглый стеклянный экран на стене. Внизу висел небольшой микрофон. Озенфант подтянул его к дивану (за микрофоном волочился тонкий кабель), сел и произнес:
— Говорит Озенфант. Покажите мне двенадцатую комнату.
Неоновые лампы на потолке погасли, и на экране высветился расплывчатый образ, похожий на рыцаря в готической кольчуге, возлежащего на могильной плите. Картина сделалась разборчивее: скорее это был доисторический ящер на стальном столе. Кожа была черная, из бугорчатых суставов торчали розовые и пурпурные иглы, гениталии были спрятаны среди пурпурных шипов; двойной ряд шипов, направленных вниз, поддерживал тело над столом, дюймах в девяти. Шея отсутствовала, подбородок тоже; голова росла прямо из ключиц, переходя в разинутый клюв, похожий на клюв гигантской кукушки. Других черт лица не наблюдалось, кроме пустых двух выпуклостей — жалкого подобия глазных яблок. Манро заметил:
— Пасть открыта.
— Да, но воздух над ней трепещет. Скоро она захлопнется, и тогда — бум!
— Когда его доставили?
— Тому назад девять месяцев, девять дней и двадцать два часа. Прибыл он почти таким же, как сейчас: ничего человеческого, кроме рук, глотки и сосцевидного отростка. Любил как будто джаз — цеплялся за остатки саксофона. Поэтому я сказал: «Он увлекается музыкой, я сам буду его лечить». К несчастью, я совсем не разбираюсь в джазе. Попробовал Дебюсси (иногда в подобных случаях срабатывает), потом романтиков девятнадцатого века. Я окружал его Вагнером, заваливал Брамсом, развлекал Мендельсоном. Результат нулевой. В отчаянии я отступил в глубь веков, и кто же в итоге подействовал? Скарлатти. Когда я играл «Торжественное шествие», человеческие части тела пациента становились каждый раз розовыми и нежными, как детские ягодицы.
