И жена моя чувствует то же самое и не выходит из нашей спальни с того самого дня, когда случилась трагедия.
— Итак, святой отец, вы говорите «нет»? — сказал дядя Мэтт. — Вы отказываетесь?
— Я молюсь за вас, люди, каждый день, — сказал отец Терри. — Невозможно, чтобы кто-либо еще испытал то, что выпало на вашу долю.
— Не люблю этого типа, — сказал дядя Мэтт, когда мы выштли из дома священника. — Никогда не любил и никогда не полюблю.
И я знал это. Они когда-то учились вместе в средней школе, и у них была какая-то история с одной девчонкой, вроде она свидание отменила в последнюю минуту, и все закончилось не в пользу дяди Мэтта. Наверняка они махали кулаками на футбольном поле, обзывая друг друга. Но все это было так давно, можно сказать во времена администрации Кеннеди.
— Он не будет следить за своим псом как следует, — сказал дядя Мэтт. — Поверь мне. И даже если он и заметит что-нибудь, он не сделает того, что надо. Почему? Потому что это — его собака. Его собака. А все, что его, — значит, особое, над законом.
— Не знаю, — сказал я, — честно, не знаю.
— Ему не понять этого, — сказал дядя Мэтт. — Его ведь не было там тем вечером, он не видел, как ты вносил ее в дом.
Ну, сказать по правде, дядя Мэтт тоже не видел, как я вносил ее в дом, так как вышел взять напрокат видеокамеру… Но все же я понимал, на что он намекает, ведь отец Терри вообще-то всегда любил себя, в своем подвале он держал гантели и упражнялся дважды в день и имел действительно внушительное телосложение, которым похвалялся, как мне казалось, нам всем так казалось, поскольку заказывал себе рубашки, может, слегка даже тесноватые.
Все следующее утро, пока мы завтракали, дядя Мэтт помалкивал и наконец сказал, что ну вот, может, он и в самом деле всего-навсего слегка безработный толстяк и у него нет такого образования, как у некоторых, но любовь есть любовь, почтить чью-то память означает почтить чью-то память, и поскольку от этой жизни ему ждать особенно нечего, не одолжу ли я ему грузовик, чтобы он припарковался у «Бургер Кинг» и последил за тем, что происходит у дома священника, вроде как в память об Эмили.
И дело-то в том, что мы больше не использовали этот грузовик, и поэтому… время было такое, очень неопределенное, знаешь ли, и я подумал: «А что, если окажется, что Мертон действительно болен, и он как-нибудь сбежит и нападет на кого-нибудь еще…» Ну, я и сказал, да, пусть берет грузовик.
Он просидел там весь вторник — с утра до самого вечера, то есть ни разу не покинул грузовик, что для него было нечто, обычно он не проявлял такого рвения, если ты понимаешь, о чем это я. И вот во вторник вечером он пришел весь на взводе и кинул мне видеокассету и сказал:
