Первый дон | страница 77
В тот момент Хофре окончательно осознал, что Хуан – низкий человек, более того, дьявольское отродье. И со всей решимостью вынес Хуану смертный приговор, поклявшись, что тот ему больше не брат. Многое открылось ему с ослепительной ясностью, в душе не осталось ни малейших сомнений. Семя Иисуса посадил в чреве Марии Святой Дух, следовательно, точно так же можно посадить и семя зла, о чем никто не будет знать до тех пор, пока росток не проявит себя.
Потом его брат зашагал прочь, в прекрасном, что случалось с ним крайне редко, расположении духа. Даже выхватил кинжал и помахал им в воздухе. А перед расставанием сказал Санчии: «Скоро я стану главнокомандующим папской армией, и ты увидишь, какие я совершу подвиги».
Хофре покачал головой, пытаясь сдержать распиравшую его ярость. Через какое-то время заставил себя успокоиться. Вспомнил последние слова Хуана, пожал плечами. Бессмысленные битвы ради политической выгоды его не интересовали, скорее, навевали скуку. Использовать оружие, чтобы лишить человека жизни, рискуя вечным проклятием души ради военной победы, которая вскоре могла обернуться и поражением, что могло быть глупее?
Если уж и рисковать душой, то повод должен быть очень важным и очень личным.
Чезаре тоже не мог заснуть: разговор с Лукрецией тяжелым камнем лежал на сердце. Узнал, что Папа уже удалился в свои покои, но счел необходимым все-таки переговорить с ним.
Папа сидел за столом, читал и подписывал бумаги, которые подавали ему два секретаря. Увидев Чезаре, Папа тут же их отослал, обнял сына. Чезаре оставалось только удивляться кипучей энергии отца. В камине весело потрескивали горящие поленья.
Папа уже переоделся ко сну. Длинный шерстяной халат, богато расшитая шелковая ночная рубашка, которая, по его убеждению, сохраняла тепло тела и уберегала от малярийных ветров Рима. На голове – маленький, цвета рубина, берет. Александр частенько говорил, что, появляясь на публике, ему приходится выставлять напоказ богатства церкви, зато, отправляясь спать, он, по крайней мере, имеет право одеваться, как простой крестьянин.
– И чем моя дочь делилась со своим любимым братом? – спросил Папа. – Жаловалась на мужа?
Чезаре уловил иронию в голосе отца. Однако его удивило, что Александр знал, что тяготило Лукрецию.
– Она с ним несчастлива, – ответил он.
Александр ответил после короткой паузы:
– Должен признать, меня тоже уже не радует замужество моей дочери. Политически оно не оправдало надежд, – похоже, Александр даже обрадовался возможности обсудить этот вопрос. – Что нам толку от этого Сфорцы? Мне он никогда не нравился, солдат из него никудышный.