— Руи, дорогой мой. Я ждала вас не раньше чем через три дня…
— Мой спутник оказался более выносливым, чем я рассчитывал, — сказал герцог, целуя протянутую руку. — Саннио, поприветствуйте сударыню Алларэ.
Юноша поклонился и тоже поцеловал пожилой даме руку, одновременно прикидывая, кем бы она могла быть. Алларэ — родственники герцога по матери, но к этой женщине Гоэллон не обратился по титулу. Дом, хоть и не самый бедный, тоже не походил на жилище дамы из Старшего Рода Собраны — скорее уж, на пристанище зажиточной мещанки, которой и приличествовало обращение «сударыня». Тем не менее, герцог обращался с дамой удивительно почтительно, а та называла его по имени.
— Суа проводит вас наверх и принесет вещи, о лошадях позаботится его отец. Жду вас к столу. Хмурый мальчик явно вознамерился тащить все четыре кофра в одиночестве, но упрямство, которое Саннио оценил по достоинству, превышало его силы, и секретарь молча отобрал у него половину груза. Подросток фыркнул, но не сказал ни слова. Саннио следом за ним взобрался по лестнице, крутой, как все дороги в Убли. Там они с герцогом умылись и переоделись к обеду. Секретарь с удовольствием вылез из удобного, но надоевшего дорожного костюма. Серо-голубая камизола с разрезами на рукавах и черные панталоны показались ему вполне приличествующими для обеда с госпожой Алларэ, кем бы она ни была. Герцог одобрительно кивнул и бросил юноше серебряную цепь.
— Наденьте это и уберите с лица волосы, иначе кажется, что вы боитесь, когда на вас смотрят. Вы — красивый юноша, подобные ужимки вам не идут. Услышав вторую за короткое время похвалу, Саннио удивился. Герцог обычно не был щедр ни на доброе, ни на бранное слово. С секретарем он держался ровно, а к вечной иронии юноша давно привык, она его не задевала. Он послушно надел тяжелую цепь и заново причесался, глядя в большое зеркало в потемневшей оправе. По краям амальгама кое-где пошла пятнами и пузырями, но такие зеркала, почти в рост Саннио, были редкостью. Старая дорогая вещь, еще одна загадка этого дома. Юноша приблизил лицо к зеленоватому стеклу и принялся разглядывать себя. Герцог дважды назвал его красивым — у мэтра Тейна и сегодня, — но зеркало отражало вполне привычную физиономию с большими глазами, длинным носом и округлым девчоночьим подбородком. После девяти дней в дороге черты заострились, нос торчал посреди лица, как одинокий стог на убранном поле, и Саннио не понимал, за что Гоэллон ему так польстил. Он так увлекся созерцанием собственной внешности, что не заметил, как в комнату вернулся мальчик Суа.
