— Ох и накаркал же ты! — Иван картинно схватился руками за голову.—Ох и повезло тебе... Я их к чертовой матери... разнесу. Они еще узнают...
— Что с Андреем?
— С ним порядок, с другими плохо.
Обиваясь и волнуясь, Иван поведал о своей утренней нелицеприятной беседе с Горбуновым, продемонстрировав при этом пальцы со следами лиловой штемпельной краски. «Подписку о невыезде взяли,—добавил он злобно,— суки». Речь, по его словам, шла только о надписях в Новодевичьем.
— Не мне одному повезло,—сказал Марк безо всякой задней мысли. — За ксерокс Исаича могли и тебя загрести.
— Могли,—кивнул Иван.
Из его путаного рассказа следовало, что попались ребята по самой идиотской случайности, едва ли не единственно потому, что в одном из домов напротив Новодевичьего обитал некий пенсионер, любитель утренней зарядки на балконе и к тому же счастливый обладатель фоторужья. Снимок троих хулиганов у монастырской стены вышел нечеткий, с большим зерном, но одежда и черты лица двоих злоумышленников все-таки поддавались опознанию. Сам Иван стоял лицом к стене, к тому же был надежно укутан шарфом.
При всей своей подавленности, при всей жалости к арестованным Марк не смог удержаться от кривой усмешки.
— Значит, твоя судьба теперь в моих руках, Иван? Баллончики-то помнишь?
Иван помнил. Более того, им с Андреем пришлось сообщить эту историю—где намеками, где и открытым текстом—своим якобинцам. Слишком легко прослеживалась цепочка Марк—Света—Струйский—Горбунов, слишком подозрительным становилось и присутствие нашего героя на собрании и его более чем своевременный уход. Но в свидетели по делу его не вызывали, о семинарах вообще не шло речи на следствии, и планы оставшихся на свободе заговорщиков сорвать зло на Марке были благополучно отставлены.
Шло следствие. Под гнетом разнообразных чувств (страх, муки совести, облегчение, любопытство) Марк вскоре заманил Струйского в шашлычную на Арбате, известную под названием «гадюшник», и там до скотского состояния напоил его коньяком. Аспирант-историк долго ломался, но мало-помалу выболтал, что, помимо фотографии, имелись и другие козыри. Сторож «Березки», например, запомнил обрывок номера раннего такси, на котором уезжали злоумышленники. Прочесывание мусорных ящиков в радиусе нескольких километров от монастыря обнаружило полдюжины пустых баллончиков с отпечатками перчаток, нитяных и кожаных. «Ну а третий, третий-то кто был?» — допытывался Марк.
— Полагают, что Розенфельд,—цедил его собутыльник.
