— А я милицию вызову, — сказала она почти весело. — Потому что с вами говорить—что горох об стенку. Превратили квартиру в дом свиданий. Пожилому, больному человеку никакой нет возможности отдохнуть после рабочего дня.
— Какая же вы пожилая?—встрял пьяненький Розенкраец.—Вы еще, можно сказать, в самом соку...
—А это не вам судить!—вскричала паскудная баба.—Не вам, молодой человек! Я старая, больная, заслуженная женщина и имею прописку! А у вашего приятеля нет на эту жилплощадь никаких прав! Опять до ночи будет шум и грязь и пьянка! Умереть не дадут спокойно!
— Это преувели...—начал было Марк, но леопардовая кроличья шуба соседки уже скрылась в темном коридоре. И слава Богу—что может быть скучнее коммунальных ссор?
— Вот от такого и приходится уезжать,—сентенциозно молвил Розенкранц,—от хамства этого, понимаешь ли, советского.
— Слышал,—отмахнулся Марк,—не оправдывайся. Только уж позволь мне повторить, дорогой,—нет в Америке молочных рек да кисельных берегов. И хамов хватает. И у всех свои проблемы.
Брезгливо посматривая на миску с картошкой, он понес ее к раковине. Судьба остающегося—и тут уж советская власть совершенно ни при чем—всегда представляется ему самому зауряднее и мельче участи отъезжающего... А картошка уже вскипала, шла серой пеной, охлаждалась за окном в авоське водка, Костя кромсал тупым ножом огромный батон «докторской».
— Вот я и хочу причаститься таких проблем,—заговорил он наконец,—как получить заем под низкие проценты, как сына в частную школу определить. Куда в отпуск отправиться—в Европу или на Багамские острова.
— В Европе и для коренных-то американцев дорого,—пожал плечами просвещенный Марк,—а у тебя в первый год, покуда вида на постоянное жительство не получишь, и вовсе не будет права выезжать за границу. «Багамские острова»! — передразнил он.
— Дурак ты.
— А ты лакей! — привычно окрысился его собеседник. — Свалить пороху не хватает, вот и проваляешься всю жизнь, как свинья, в этом болоте, будешь рекламировать его иностранцам да стучать на них своему полковнику. Не так?
— Так ли, не так—не твоего ума дело теперь, Костя. Я иностранцам к себе в душу лезть никогда не позволял. Наговорились, слава-те, Господи, наобсуждались...
— Я и уйти могу.
— Сиди, дурила... Налей-ка и мне. Ферапонтово помнишь? Ящик в день, а? Тогда вкуснее казалось.
Всеми силами пытался Марк в тот вечер умаслить пожилую заслуженную женщину, исхитрился даже до таблички «НЕ РАБОТАЕТ, СТУЧИТЕ» под кнопкой звонка. Стучать стучали, но и на кнопку жали, на всякий, видимо, случай, с утроенной энергией.
