Я вырулил на Санта-Монику и покатил на запад через Беверли-Хиллз, по верхней границе Сенчери-Сити, затем на север по Беверли-Глен мимо рядов пальм и оштукатуренных многоквартирных домов и стройплощадок, принадлежащих иранцам. В конце июня Лос-Анджелес бывает ослепительно ярким. Инверсионный слой прижимает смог к земле, небо становится белым, а солнце отражается от вывесок и навесов, огромных зданий с миллионами окон, от решеток и многих миль хромированных бамперов. Мне то и дело попадались обвешанные покупками женщины в больших шляпах, полуголые ребятишки на скейтбордах, спешащие в Вествуд, строительные рабочие, терзающие мостовые, мексиканки на автобусных остановках — и все поголовно в темных очках. Ну прямо рекламный ролик «Рэй-Бэн».
Я катил по Беверли-Глен, мимо поля для гольфа «Лос-Анджелес кантри клаб», пока не добрался до бульвара Сансет, затем повернул направо и сразу налево, в Холмби-Хиллз. Холмби — это маленькая, но более дорогая версия самой лучшей части Беверли-Хиллз. Это респектабельный, элегантный район, с широкими чистыми мостовыми, ухоженными тротуарами и просторными домами, прячущимися за живыми изгородями и каменными оградами с коваными воротами. Одни дома расположены совсем близко к проезжей части, другие — подальше, а некоторые и вовсе не видны.
Около дома Уорренов был припаркован светло-голубой «тандерберд»[5] с надписью «ОХРАННОЕ АГЕНТСТВО ТИТАН» на боку. Охранник, сидевший в машине, увидел, что я сбросил скорость, и выбрался наружу. Уже к пятидесяти, крупный, в коричневом костюме от «Сирс». Сильно помятом. Похоже, в свое время он пару раз схлопотал по переносице, но это было очень давно. Я свернул на подъездную дорожку и предъявил ему свою лицензию.
— Коул. Меня ждут.
Проверив лицензию, он кивнул и прислонился к двери.
— Она прислала ребенка предупредить, что вы едете. Я Хэтчер.
Руки он мне не подал.
— Кто-нибудь уже пытался взять дом штурмом? — поинтересовался я.
Он посмотрел в сторону дома и покачал головой.
— Дерьмо. Я здесь сижу с тех пор, как к ним залезли, и ничего такого не видел, — сказал он и, подмигнув, добавил: — И уж точно ничего похожего на то, о чем ты спрашиваешь.
— Слушай, ты на что-то намекаешь или тебе соринка попала в глаз? — спросил я.
— Полагаю, тебе не впервой, — фыркнул он.
— Ага.
Он снова фыркнул и забрался обратно в машину:
— Сам увидишь.
Брэдли Уоррен жил в особняке, построенном в нормандском стиле, размером с Канзас. Огромный испанский дуб, росший в центре двора, отбрасывал кружевную тень на нормандскую остроконечную крышу, львиный зев — думаю, его там было три или четыре тысячи штук — теснился на клумбах вдоль подъездной дорожки и по периметру дома. Перед входной дверью, утопленной в широкой нише, было что-то вроде высокого крыльца. Других дверей я не увидел, а эта поражала воображение своими размерами: девять футов высотой и четыре шириной. Хэтчер наблюдал за мной из своего «тандерберда». Мне пришлось позвонить еще два раза, прежде чем дверь открылась. На пороге стояла женщина в белом теннисном костюме. В руке она держала высокий стакан с какой-то прозрачной жидкостью. Она внимательно посмотрела на меня и спросила:
