При её последнем звонке он раскис до такой степени, что чуть было не начал рассказывать ей все, но в ушах прозвучали слова старухи: «Обвиняемый Рыльцев приговаривается к пожизненному тюремному заключению…», и он, до крови закусив нижнюю губу, только истерически крикнул: «Я не могу с тобой больше встречаться! Не могу!!!» И бросил телефонную трубку.
Упал на пол и стал биться головой о стену… Потом стало больно и он прекратил истерику…
С невероятной быстротой подкатывало первое ноября, последний день отсрочки от платежа… Двадцать седьмого ему напомнили, зловещим голосом пообещали через несколько дней мучительную смерть…
Как ни странно, Филипп даже не испугался, в такой прострации он находился. Он словно зомбированный, стал натягивать на себя брюки, свитер, куртку… Вышел на улицу, поймал такси и поехал на Тверскую улицу к отцу. Виктория, Филипп! — закричал Игнат Рыльцев, стоя на пороге своей четырехкомнатной, довольно запущенной квартиры и простирая свои красивые холеные руки к бледному дрожащему отпрыску. Отец был в длинном махровом халате с кистями, седые кудри были растрепаны, длинные усы торчали в разные стороны. — Я получил деньги, и скоро буду снимать историческую эротическую фильму из эпохи восемнадцатого века! Виктория! Ты помнишь, надеюсь, что мою молодую жену зовут именно так… Но самое интересное заключается вот в чем, — приобнял он сына за плечи, провел в гостиную и усадил на кресло напротив себя. — Самое интересное заключается в том, кто дал мне эти деньги… Это сделал заклятый враг твоего несостоявшегося тестя Кружанова… Понял, кто? — загадочно улыбался маститый режиссер белыми вставными челюстями. — Ну? Догадывайся, догадывайся, шевели мозгами… Мозги-то ещё не продал оптом или в розницу, коммерсант хренов? Ну? Крук? — догадался Филипп. — Молодец! — расхохотался Рыльцев и так хлопнул сына по плечу, что тот чуть не упал с кресла носом вниз. — Именно, господин Крук! Помнишь статью в «Комсомольце» «„Кру-Кру“ или Дракула против Франкенштейна…» Остроумная, надо сказать, статья… Так вот… Представляешь, мне недавно позвонил господин Кружанов и высокомерным тоном заявил, что ты повел себя по отношению к его дочери не по-джентельменски… А я ответил толстосуму ещё более высокомерным тоном, что в интимные дела своего двадцатисемилетнего сына вмешиваться не собираюсь. На том и порешили. А недавно я случайно попал на одну тусовку, которую осчастливил своим присутствием другой толстосум господин Крук, иногда посещающий богемные сборища. Мы стояли с ним рядом с бокалами шампанского в руках, и я рассказал ему об этом звонке Кружанова. Крук хохотал от души… А что? Я беден, я не имею средств не то что на съемку фильма, но даже на ремонт квартиры, на еду порой не хватает, но у меня есть имя, мои фильмы смотрели миллионы, в двадцатилетнем возрасте я был на приеме у Сталина и не позволю какому-то нажившемуся на аферах пацану читать мне нотации… Так вот, мы разговорились с Круком, я поведал ему о своих планах, а сегодня утром он позвонил мне и просил приехать к нему в офис… Я буду снимать фильм, Филька! — громогласно провозгласил Рыльцев и предложил откупорить по этому поводу бутылочку шампанского. Пока Филипп открывал шампанское, в двери послышался звук ключа. — Виктория пришла! Она ещё не знает, — зашептал Рыльцев. — Только гляди, будь полюбезнее с ней, — предупредил он сына. Она не виновата, что у нас с твоей мачехой произошел разлад. Это не из-за Виктошеньки, а из-за несовпадения характеров. Кстати, как она? А как твоя мать, как ее… Лариса? Как она? Ладно, потом… При ней неудобно…
