22 июня, когда немцы уже громили наши оставшиеся без единого командования соединения, Жуков в 7 часов 15 минут садится писать директиву? 2, в которой говорилось: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу». «Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 километров. Разбомбить Кёнигсберг и Мемель» и т. п.
Даже человеку, далёкому от военного дела, ясно, что директива совершенно не соответствовала обстановке, сложившейся на театрах военных действий. Более того, она свидетельствует о том, что начальник Генерального штаба не имеет представления о том, что там происходит. Враг нарушил советскую границу не на каких-то отдельных участках, а на всём её протяжении. Начальник Генштаба требует разбомбить вражескую авиацию на аэродромах, тогда как вражеские самолёты уже хозяйничают в советском небе. Это наши самолёты оказались уничтоженными на земле немецкой авиацией, по которой нам запрещалось открывать огонь. В директиве войскам не ставятся конкретные задачи: кому, какими силами, на каком направлении обрушиться на врага и пр.
Я был в Москве всю войну, в том числе и 16 октября 1941 года, когда столицу охватила паника, описанная многими современниками, не буду к этому ничего добавлять. Но ведь эта паника возникла через четыре месяца после начала войны, когда мы уже более или менее привыкли ко всяким тяжёлым сообщениям. И возникла она только на основе слухов о приближении немецких войск к столице (а также из-за того, что в воздухе чувствовался запах гари — в высоких учреждениях жгли важные бумаги). Что же должны были испытать наши бойцы и командиры в приграничных округах, а тем более семьи командиров, всё мирное население этих районов, застигнутые врасплох бомбардировкой и канонадой? И этот ужас обрушился на них ранним утром в понедельник, когда большинство людей ещё спало крепким сном после такого радостного воскресного праздника — выпускных балов в школах и концертов заезжих артистов? Паника тут была вполне объяснима, тысячи и тысячи мирных граждан устремились на восток, сметая всё на своём пути и захватывая военнослужащих, оставивших свои позиции.
Мой друг, доцент Владимир Алексеевич Бураков встретил начало войны в родной белорусской деревне Зазерье, недалеко от города Орши. Шёл ему тогда 17-й год. Возле их деревни, в лесу, стояла наша дивизия. Однажды в июле по дорого вдоль опушки леса проходила большая колонна немецких войск. Одного удара нашей дивизии, вероятно, было бы достаточно, чтобы эту колонну уничтожить. Однако дивизия молчала. После того, как немецкая колонна прошла, командир дивизии приказал личному составу аккуратно сложить оружие и боеприпасы в лесу и разойтись по окрестным деревням. Судьба военнослужащих, попытавшихся укрыться в деревнях под видом мирных жителей, с приходом немцев оказалась незавидной. Потом что-то из оружия и боеприпасов забрали немцы, что-то досталось партизанам. А мальчишкам из всей округи на несколько лет хватило смертоносных игрушек. И взрослые взрывчаткой глушили рыбу в реке и озёрах. Я после войны бывал в этой деревне, расспрашивал местных жителей, всё, что мне рассказал Бураков, полностью подтвердилось.
