— Пойдем, — говорит Борис, — что ты оцепенел? Не люблю я, когда ты так цепенеешь.
Мы спускаемся в метро. В потоке людей идем по длинному кафельному коридору. Навстречу нам другой поток. Если прислушаться, шлепанье сотен шагов по кафельному полу напомнит шум сильного летнего дождя. Обычно мы, москвичи, не слышим этих звуков. Для нас это тишина. Мы реагируем только на резкие раздражители. Я мечтаю о дожде, может быть, поэтому я его и слышу. Он настигает совсем недалеко от дачи, и ты этаким мокрым чучелом вваливаешься на веранду, где пьют чай. Я мечтаю об отпуске.
Мы выходим на нашей станции. Встаем в очередь к газетному киоску, потом — в очередь к табачному киоску. На площадке возле станции, как всегда вечером, полно молодых ребят. Они сидят на барьере и стоят кучками. Усмехаясь, разглядывают выходящих из метро. Девушкам вслед летят реплики, междометия, иногда посвистывание. Лучшее вечернее развлечение — поторчать у метро.
— Посмотри на них, — говорит Борис, — посмотри на их лица. Просто страх берет.
— Брось! — говорю я. — Нормальные московские ребята. Просто выпендриваются друг перед другом, вот и все.
— Нормальные московские ребята! — восклицает Борис. — Ты считаешь этот сброд нормальными московскими ребятами?
— Конечно! Самые обычные ребята.
— Нет, это выродки. Накипь больших городов.
— Ну тебя к черту, Борька! Димку моего ты, надеюсь, знаешь?
— Ну?
— Смею утверждать, что он самый нормальный московский малый. А он тоже часто торчит здесь, и, если бы ты его не знал, не отличил бы от всех. И в его адрес метал бы свои громы и молнии.
— А что твой Димка?
— Ну, что Димка?
— Он недалеко от них ушел. Тоже хорош твой Димка!
— Ну знаешь, Борис!..
— А что? Скажешь, у Димки есть какие-то жизненные планы, какие-то порывы, есть что-то святое за душой? В голове у него магнитофонные ленты, девчонки и выпивка. Аттестат получил позорный…
— Довольно! — резко обрываю я. — Хватит о нем!
Черт его знает, каким он стал, этот мой друг Боря. Тоже позор! Любит, видите ли, «правду-матку в глаза резать».
Мы подходим к нашему дому. Борис должен взять у меня кое-какие книжки.
— Слушай, — говорю я ему после долгого молчания, — хочешь узнать, о чем думает мой Димка? — Говорю это так, как будто сам прекрасно знаю, о чем он думает. — Посидим у нас в садике минут пятнадцать. Он там в это время всегда бывает. Поговорим с ним.
— Тебя задели мои слова? — спрашивает Борис.
— Чепуха! Все же давай посидим в садике.
Мы входим в наш «патио» и садимся на скамейку в глубине садика, под цветущим кустом сирени.
