— Молодость?
— Бутылку. А это кто, въ клѣтчатомъ пальто съ громадными пуговицами, въ рыжемъ парикѣ? Ахъ, эксцентрикъ! Замѣть, у нихъ уже есть свои освященные временемъ пріемы, традиціи и правила. Напримѣръ — эксцентрикъ долженъ быть непремѣнно въ рыжемъ парикѣ. Почему? Богъ его знаетъ! Но это хорошій клоунскій тонъ. Затѣмъ — появляясь на сценѣ, онъ никогда не сдѣлаетъ ни одного цѣлесообразнаго поступка. Всѣ его жесты и шаги должны быть явно безсмысленны, обратно-пропорціональны здравому смыслу. Чѣмъ безсмысленнѣе — тѣмъ большій успѣхъ. Погляди: ему нужно закурить папиросу… Онъ беретъ палочку, третъ ее о лысину — палочка зажигается. Онъ закуриваетъ папиросу, a горящую палочку прячетъ въ карманъ. Теперь ему нужно погасить папиросу. Какъ онъ это дѣлаетъ? Беретъ сифонъ содовой воды и пускаетъ струю на тлѣющую папиросу. Кто въ дѣйствительной жизни зажигаетъ спички о голову и гаситъ папиросу съ помощью сифона? Онъ хочетъ разстегнуть пальто… Какъ онъ это дѣлаетъ? Какъ другіе люди? Нѣтъ! Онъ вынимаетъ изъ кармана громадныя ножницы и отстригаетъ ими пуговицы. Смѣшно? Ты смѣешься? А знаешь, почему люди смѣются, глазѣя на это? Психологія ихъ такова: о, Боже, какъ глупъ этотъ человѣкъ, какъ онъ неуклюжъ!.. А вотъ я не такой, я умнѣе. Я зажгу спичку о спичечную коробку и разстегну пальто обычнымъ способомъ. Тутъ просто звучитъ замаскированная молитва фарисея; благодарю тебя, Господи, что я не похожъ на него.
— Богъ знаетъ, что ты такое говоришь…
— Да ужъ вѣрно, братъ, вѣрно. Жаль, что надъ этимъ никто не задумывается… Ну, вотъ посмотри: его партнеръ хочетъ его брить… Взялъ ведро съ мыльной водой, привязалъ его салфеткой за горло къ стулу, a потомъ нахлобучилъ ему ведро съ мыломъ на голову и, бьетъ, торжествуя побѣду, по его животу кулаками и ногами. Смѣшно? Публика смѣется… А что если бы привести сюда старушку-мать этого рыжаго съ ведромъ на головѣ; она, вѣроятно, и не знаетъ, чѣмъ занимается ея сынъ, ея дитя, котораго она укачивала на колѣняхъ, тихо цѣлуя розовыя пухлыя губки, гладя шелковистые волосики, прижимая младенческій теплый животикъ къ своей многолюбящей материнской груди… А теперь по этому животику какой-то зеленощекій парень молотитъ своими ножищами, a съ пухлыхъ губокъ, измазанныхъ краской, стекаетъ мыльная пѣна, a шелковистыхъ волосиковъ нѣтъ — вмѣсто нихъ ужасные красные волосища… Каково это матери? Заплачетъ она и скажетъ: Павликъ мой, Павликъ… На то ли я тебя ростила, холила. Дитя мое! Да что же это ты съ собою сотворилъ такое?!..
