Буллингер по общественному положению стоял выше их всех. Он был духовником детей гофмейстера и имел прямой доступ к его светлости. Священник был невысок ростом, но крепок, и на его полном румяном лице нередко появлялось заносчивое выражение. Однако с теми, кто пользовался его расположением, Буллингер бывал весьма любезен, и к тому же Леопольд знал, что он любит хорошую музыку.
Шахтнер тоже был в числе тех, к кому прислушивался архиепископ. Наименьшим весом в глазах Леопольда обладал Венцель Гебельт. Сутулый, маленький Венцель не пользовался никаким влиянием при дворе. По-видимому, от застенчивости он постоянно старался всем угодить, отчего казался смешным. И тем не менее Венцель обладал одним достоинством: он недавно появился в Зальцбурге и был слишком молод и скромен, чтобы соперничать с Леопольдом.
Кого Леопольд не понимал, так это Хагенауэра – владельца дома, где они снимали квартиру, и лучшей бакалейной лавки в Зальцбурге. Хагенауэр высказывался редко и весьма скупо, однако его круглое, с мягкими чертами лицо неизменно выражало спокойствие и благодушие. Леопольд никогда не видел Хагенауэра раздраженным или рассерженным, и, что самое удивительное, Хагенауэр относился к нему с уважением, не в пример другим торговцам, для которых музыканты были немногим лучше бродяг. Но каков он на самом деле, вопрошал себя Леопольд. Человек не может быть всегда в хорошем расположении духа. Это противоречит его натуре.
Буллингер поднялся, чтобы прощаться, так и не сказав больше ни слова об игре Вольферля, и тут Леопольд не сдержался:
– Вы все еще считаете неразумным стремиться к тому, чтобы мальчик выступил в Вене?
– Не то, что неразумно, – ответил Буллингер, – но вряд ли целесообразно.
– Дети, безусловно, произведут впечатление, – сказал Шахтнер. – Вы ведь видели, как легко он овладел скрипкой?
– Впечатление они произведут, – согласился Буллингер, – если будет на то воля божья.
– Воля божья! – подхватил Леопольд. – Разве от нее одной все зависит?
Буллингер был шокирован, остальные удивились, и Леопольд понял, что впредь ему не следует терять над собой контроль.
И тогда он снова заговорил, сдержанно, но с убеждением: – Дорогой Буллингер, ни один разумный человек, ни один добрый христианин не станет отрицать, что все на свете свершается по воле божьей. Но неужели я должен действовать вслепую, проявлять легкомыслие, не думать о будущем и ждать подарка с небес. Сам всевышний счел бы это неразумным.
