Затем она прошла в свою комнату.
Там она застала Залесскую.
С далеко не свойственной ей в ее обыденной жизни горячностью она крепко обняла и поцеловала свою бывшую няньку.
— Наступили, наконец, и для меня счастливые часы, которые стоят целых годов: я видела, я целовала мою Рену, я слышала ее невинное щебетанье… Как все это хорошо. О, если бы это могло так продолжаться всегда, всегда… Как я горячо люблю ее!
— Ее стоит любить, она славная девочка и тоже очень вас любит, — отвечала Ядвига.
Она, несмотря на просьбы г-жи Вацлавской, настойчиво отказывалась говорить "ты" своей бывшей воспитаннице.
— Она только о вас и думает, — продолжала няня, — только о вас и говорит… Нет вас — ждет не дождется, уехали — тоскует, горюет. Она только и живет, когда вы здесь… Теперь она просто неузнаваема.
— Как жаль, что я не могу остаться. Я боюсь, что если мое отсутствие продолжится долго, узнают, куда я езжу, откроют это убежище, где скрывается моя дочь… А я не хочу, чтобы те, которые меня знают там, даже подозревали о ее существовании! Нет, этого никогда не будет! — прибавила тихо Анжелика Сигизмундовна, и взгляд ее сделался почти суровым.
— Конечно, но бедная девочка не на шутку мучается этим кажущимся пренебрежением с вашей стороны, которое она не может себе объяснить, — заметила няня.
— Она тебе об этом говорила? Она жаловалась?
— Нет, не жаловалась… этого сказать нельзя… Но видите ли, на нее нападает какая-то грусть; она все мечтает о Петербурге и вообще об иной жизни, нежели та, которую она ведет здесь и в пансионе, — с расстановкой заметила Ядвига.
— Я понимаю это… она становится женщиной… сердце у нее любящее… — задумчиво, как бы про себя, сказала Вацлавская и вдруг злобно расхохоталась.
— Любящее сердце, — повторила она, — и у меня тоже было любящее сердце… и оно разбито…
Она грустно поникла головой.
— Ее сердце не будет разбито! Я буду при ней, — почти вскрикнула Анжелика Сигизмундовна, высоко подняв голову.
— Она большая мечтательница! — заметила Ядвига.
— Это опасно! Но через шесть месяцев я ее увезу, а до тех пор нечего бояться…
— Через шесть месяцев? Куда же вы ее увезете?
— За границу! Вон из России! Подальше от Варшавы, Рязани и Петербурга.
Ядвига глубоко вздохнула.
— Ты поедешь с нами, — успокоила ее Анжелика Сигизмундовна, поняв этот вздох.
— А как же ферма?
— Ты продашь ее. Ведь ты же не откажешься ехать с нами?
— Отказаться! — воскликнула старуха. — Мне кажется, что за Реной и за вами я бы пошла куда угодно.
