Винченцо ушел от матери, не убежденный ни ее доводами, ни ее предостережениями. Он не намеревался менять свое решение. Знай он лучше свою мать, он бы не был столь спокоен и уверен, что все обойдется.
А тем временем маркиза, не добившись открытым путем своей цели, решила действовать тайно. Для этого ей нужны были совет и помощь того, в кого она верила и кто согласится быть исполнителем всего, что она задумала. При этом ею руководили не разум и проницательность или же подлинное знание истинной натуры того, на кого она решила во всем полагаться, а всего лишь безошибочное чутье, что он столь же коварен и порочен, как и она, и ей легко будет найти в нем понимание.
В доминиканском монастыре Святого Духа в Неаполе каноник отец Скедони был достаточно известен. Он был итальянцем, о чем свидетельствовала его фамилия, но более этого о нем никто ничего не знал. Сам он предпочитал хранить тайну своего происхождения, что подтверждали многие обстоятельства. Например, он никогда не говорил о своей семье, не произносил имен родственников, если они у него были, не называл место, откуда он родом. Он умело избегал любых разговоров на эту тему и, если кто-то проявлял излишнее любопытство, тут же уходил. И все же бывало так, когда его поступки или вырвавшееся пусть одно лишь слово выдавали в нем человека знатного происхождения, но претерпевшего многие удары судьбы. За замкнутой внешностью угадывался незаурядной силы дух, однако никто из монахов монастыря не мог бы припомнить его великодушия, а скорее всего, все видели в нем мрачную гордыню неудачника. Появление его в монастыре вызвало интерес и толки. Некоторые считали, что его странное появление, замкнутость и любовь к одиночеству, а также постоянные покаяния — это следствие пережитой драмы, угнетающей его неукротимый дух, другие же были склонны считать все его поведение муками раскаяния за совершенное страшное преступление.
Иногда он уединялся на несколько дней и тогда избегал любого общения, а если в такие дни и вынужден был общаться, то вел себя как человек, полностью отрешенный от внешнего мира. Никто не знал, удалился ли он в свою келью после вечерней молитвы или совсем исчез из монастыря, хотя за ним был установлен негласный надзор и все места, куда он в таких случаях удалялся, были известны. Никто никогда не слышал из его уст жалобы или недовольства. Старшие братья в монастыре хвалили его за способности к учению, но никто никогда не отмечал его прилежание. Ему порой аплодировали за тонкость и глубину аргументов в диспутах, но часто подмечали, что он не способен узреть истину даже там, где она лежит на поверхности. Он мог идти к ней через лабиринт самых изощренных аргументаций, но терял ее из виду, когда она была перед ним. В сущности, истина его не интересовала, он не хотел постичь ее в открытой и честной борьбе, но любил испытывать свои способности и изощренную хитрость поисков ее, когда приходилось преодолевать искусственно созданные преграды. В конце концов, привыкший к ухищрениям и подозрению, его испорченный ум не мог уже принимать за истину все простое и понятное.
