Забавы суетные, прочь!
Они пройдут быстрей, чем ночь:
Жизнь длится миг — не долее.
И кто разумен, тот поймет:
Под солнцем самый сладкий плод —
Отрада Меланхолии!
Крест-накрест руки, грусть в глазах.
Сердца пронзающее «ах» —
Иль вздох, безмолвный неизменно,
И взор, потупленный смиренно:
Ты опечален — поскорей
В густую рощу, где ручей!
Там, при луне, где только совы
Не спят, с души спадут оковы.
Полночный колокол унылый
Насытит сердце новой силой.
Прострись же в тени, на лесном раздолии —
И вдоволь утехи вкуси Меланхолии!
«Чудесная доблесть»[16]
Читатель отметит, что в этих стихах на первый план выступают чувства человека, приверженного меланхолии, или, вернее, сама эта бледная страсть; что во время чтения мы думаем о печальном страннике и проникаемся его настроением и что «густая роща, где ручей», подобно пейзажному фону портрета, остается на заднем плане. В стихах миссис Радклиф дело обстоит иначе. Хорошо описаны сопровождающие меланхолию второстепенные детали, но наше внимание настолько сосредоточивается на них, что мы едва ли отдаем должное самому чувству. Грусть не является здесь порождением нашего ума, она — следствие печальной обстановки, перед нами представшей. Нечто подобное можно наблюдать и в романах миссис Радклиф: наше любопытство слишком приковано к развитию сюжета, чтобы позволить нашим чувствам сосредоточиться на злоключениях героя или героини. Мы не склонны уделять серьезное внимание личности героев; веря, что автор поможет им выбраться из трудной ситуации, мы больше увлечены развитием событий, чем чувствами и судьбой тех, с кем они происходят.
Однако не следует прощаться с любимым автором словами неодобрения. Быть может, верно, что миссис Радклиф блуждает по стране фей, а не ступает по земле, что она не сильна в изображении страстей людских, неспособна заглянуть в тайники человеческого сердца, не демонстрирует знания жизни и нравов и этим уступает своим собратьям по перу. Но она стала зачинательницей литературного направления, которое затрагивает мощные и общие для всех пружины читательского интереса: дремлющий в нас ужас перед сверхъестественным и любопытство к скрытому и таинственному; и если на этом пути к ней кто-либо приблизился (в чем мы сомневаемся), то, во всяком случае, не только не превзошел, но даже не достиг ее уровня.
Мы слышали намек (как полагаем, из надежного источника), что вскоре должно, вероятно, выйти из печати не публиковавшееся при жизни автора творение миссис Радклиф. Когда бы оно ни появилось и что бы в себе ни заключало, публикация его станет незаурядным событием для читающей публики.
