Внезапно свет погас, музыка смолкла. Когда через минуту стало светло, то свет уже имел какой-то розовый оттенок.
Распахнулась дверь и в холл въехала открытая колесница, в которую были впряжены четыре совершенно голых девочки с распущенными волосами. В колеснице стояла Мария, изображавшая жрицу Астарту. Совершенно обнаженная только с узеньким поясом из драгоценных камней на бедрах, она была восхититльна. Девушки быстро везли ее вокруг холла, а она подняв одну руку для приветствия, загадочно усмехалась улыбкой Сфинкса. В другой руке у нее был тяжелый кожанный бич, которым она стегала девочек по их обнаженным спинам. Все в холле замерли пораженные таким зрелищем. Но увидеть дальше мне не пришлось. Позади себя я услышала шорох отодвигаемой партьеры и едва успела отдернуть свои пальцы от клитора и вынуть руку из под халата.
Хаяси, то был он, поманил меня. Наклонив голову, я пошла за ним, стараясь поскорее подавить в себе пыл сжигаемой меня похоти. Кажется он ничего не заметил.
Мы пришли в другую часть дома и зашли в комнату, в которой сидел Ред и толстяк-европеец.
- Что новенького? - приветствовал меня Ред, наливая мне бокал виски.
Чтобы скрыть свой страх я выпила и сказала:
- Хорошо, но всеравно я ничего не скажу.
- Ого! Малютка показывает зубки! - зло поблескивая глазами проворчал толстяк.
- Но ничего, - продолжал он, - мы их обламаем! Ред, ближе к делу.
Ред взглянул на меня с любопытством и с некоторой долей удовлетворения.
- Зря артачишься, детка, - сказал он. - Говорить всеравно придется. Так что ж было написано в той бумажке? Молчать бесполезно. А когда скажешь мы тебя отпустим на все четыре стороны. Денег у тебя много. Хранятся они у французского консула. Опекуны тебя ждут все время и ты сможешь сразу уехать во Францию, кстати твой брат будет очень рад тебя видеть.
При упоминании о брате, мои мысли закружились вихрем. Мне было пять лет когда мы расстались. Мысль о брате придала мне сил и я решила выстоять во что бы то ни стало. Каким-то внутренним чутьем я поняла, что если я скажу правду, то меня убьют как нежелательног свидетеля, что все их обещания - ложь.
- Я нечего не могу вам сказать, - пролепетала я, притворяясь опьяненной больше, чем была на самом деле, - Это была старая молитва. Ее написал отец, чтобы я поскорее выучила ее наизусть.
- Так почему же, черт возьми, он зашил ее тебе в платье? - заревел толстяк.
- Успокойтесь, босс! - Ред хладнокровно пододвинул мне бутылку.
