В своих лекциях, статьях и радиопередачах я часто объясняю аудитории, что изначально я не принимал проявления так называемого «движения Нью Эйдж». По своему образованию я был традиционным психотерапевтом, специализирующимся на гипнотерапии. Поначалу я даже не имел особого метафизического подхода к проблемам пациента, требовавшим коррекции его поведения. Мой подход начал меняться, когда я впервые в своей практике соприкоснулся с прошлыми жизнями, после чего некоторое время спустя, в 1968 году, на одном из сеансов регрессии я столкнулся со свидетельством жизни между жизнями. Однако прошло много лет, прежде чем в результате детальных исследований я получил достаточно данных, чтобы составить схему мира духа и разработать последовательную методику задавания вопросов. К 1980 году я понял, что должен подготовить книгу, основанную на моих находках, и стал делать более подробные записи. Поэтому многие мои случаи в книгах имели место в промежутке между 1980-ми и 1990-ми годами. К тому же уровень моего мастерства как гипнотерапев-та LBL и также познание мира духа значительно возросли за эти десятилетия по сравнению с предыдущими годами.
Как и со многими другими значимыми событиями в жизни, я, казалось, случайно столкнулся со своим первым открытием относительно жизни в мире духа, жизни после жизни. Теперь я понимаю, что они не были случайными в цепочке вещей, особенно что касается главных событий. К такому же выводу пришли и люди, чьи истории рассматриваются в данной книге. Мой небольшой
он был моим первым случаем LBL, он навсегда сохранится в моей памяти как начало осуществления моей цели в этой жизни: предложить новую, очень персональную систему духовных убеждений, не связанную с какими-либо институтами или посредниками. Я бы назвал описанный ниже рассказ «Тоска по друзьям».
Женщина средних лет по имени Уна пришла ко мне с проблемами, связанными с чувством изолированности и отчуждения от человечества. Она рассказала мне, что испытывала ужасную тоску по своим «старым друзьям», которых она даже не могла четко определить. Уна упомянула о том, что имела в своих снах некоторые указания на них, но на том этапе я еще не мог понять глубокий смысл, содержавшийся в этом заявлении. Во время нашей первой встречи я убедился, что, хотя Уна пребывала в печали и испытывала дефицит энергии и мотивации, она не страдала никакими психическими заболеваниями и не употребляла антидепрессанты. Несмотря на хроническое одиночество, Уну нельзя было назвать необщительной, и в ее жизни была даже помолвка. Расспрашивая ее, я удостоверился в том, что ее удручало «отсутствие значимой связи с кем-нибудь, кто знает и ценит истинную сущность» ее личности. Я видел, что Уна, несмотря на свои переживания, была вполне дееспособна. Но в ее состоянии дискомфорта был аспект, который с клинической точки зрения был довольно туманным.
