— Что ты, кум, ворчишь? — спросил, подойдя к Савельеву, мужик Парфен Парфенов.
— Да что, брат дядя, рожь у меня из земли лезет. И недоглядишь, как урожай будет.
— Ну? — сказал Парфен Парфенов. — Влопаешься ты, кум!
— И то! Сколько лет по-хорошему было: и о прошлом годе — недород, и о позапрошлом — недород, а тут — накося! Урожай. Пойтить в кусочки потом и больше никаких апельцинов!
— А во, брат, тучка оттеда идет. Помочить может, — на корню она, подлая, подгниет. Все лучше, чем потом по двугривенному за пуд расторговываться.
Глаза Савелия Савельева загорелись надеждой.
— Где? Где туча?..
— Во. Гляди, может, градом осыплется.
— Вашими бы устами, Парфен Лукич, — сказал повеселевший Савельев, — да мед пить!
Задрав рыжие бороды кверху, долго стояли кумовья и следили за ползущей тучей.
Газета «Голос мудрости» писала в передовой статье:
«Мы давно призывали общество к более тесному единению и борьбе со страшным бичом русского крестьянина — урожаем! Что мы видим: в нормальное, спокойное время, когда ряд недородов усыпляет общественное внимание, все забывают, что коварный враг не спит и в это же самое время, может быть, продирает ростками землю, чтобы выбиться наружу зловещими длинными колосьями, словно рядом бичей, угрожающих нашему сельскому хозяйству. А потом ахают и охают, беспомощно мечась перед призраком бедствия:
— Ах, урожай! Ох, урожай!..
И нищает сельское хозяйство, и забиваются железные дороги пробками, тормозя нормальное развитие отечественной промышленности. Сельские хозяева! Помните: враг не дремлет!»
По улице большого города шел прохожий.
Истомленные оборванные люди, держа на руках двух ребят, подошли к нему и зашептали голодными голосами:
— Господин! Помогите пострадавшим от урожая!
— Неужели вы пострадавшие? Может, вы только симулируете пострадавших от урожая? — спросил сердобольный прохожий.
— Де там! Хворменный был урожай!
— И много у вас уродилось?
— Сам-двадцать!
— Несчастные! — ахнул прохожий. — Нате вам три рубля. Может, поправитесь.
Иван Васильевич Сицилистов приподнялся на одном локте и прислушался…
— Это к нам, — сказал он задремавшей уже жене. — Наконец-то!
— Пойди, открой им. Намокши на дожде, тоже не очень приятно стоять на лестнице.
Сицилистов вскочил и, полуодетый, быстро зашагал в переднюю.
Открыв дверь, он выглянул на лестницу. Лицо его расплылось в широкую, радостную улыбку.
— Ба, ба!! А я-то — позавчера ждал, вчера… Рад. Очень рад! Милости прошу к нашему шалашу.
