Совершенно очевидна попытка преувеличить значение одной битвы — в 1236 г. под Шяуляем (не хотелось бы думать, что только потому, что одержали ее литовцы, политику которых И. Н. Данилевский ставит в пример русским) и принизить значение другой — в 1242 г. на Чудском озере, одержанной уже русскими, т. е. налицо новое мифотворчество: развенчать семисотлетнюю славу князя Александра Невского, как защитника Руси (от чего — рассмотрим ниже), выставить его в роли реакционера, выступившего против продвижения католической цивилизации на восток.
Для первого уместна пренебрежительная и уничижающая ирония; для второго — переоценка сделанного великим князем в новом, свойственном нашему времени, духе.
Какой же ценой «прославленный защитник земли русской пытался обезопасить северные города от агрессии с запада?», — спрашивает с той же иронией И. Н. Данилевский. Совершенно очевидно, за счет «сговора с монголами» (С.128), «топя в крови… сопротивление Орде…» (С.128).
Тут-то и возникает до очевидного простой вывод: как «представители западноевропейской цивилизации», «рыцари ордена несли с собой новую жизнь», «несли новую идеологию — католическую религию», и «вместе с ними шел новый закон, новый городской быт, новые формы властвования» (С.131), однако «благодаря героическим усилиям великого „освободителя“ от крестоносного ига (которого, впрочем, — замечает историк, — никогда и не было) князя Александра Ярославича, водружено» было «ярмо на шею русскому народу» — монголо-татарское иго «своей» Золотой Орды (С.130).
Такая вот простенькая «самонапрашивающаяся» мысль. Но она почему-то не пришла в православные головы за семь веков почитания св. Александра Невского. Сам И. Н. Данилевский констатирует, что князь Александр Невский «в своем решении нашел понимание и поддержку, пусть не у всех современников, зато почти у всех потомков» (С.130–131). Почему так получилось, этого И. Н. Данилевский не объясняет, хотя хорошо известно, что большое видится на расстоянии. Не сообщает он и того, что после явления образа Александра Невского пономарю Владимирской церкви Рождества Пресвятой Богородицы в ночь на 8 сентября 1380 г., т. е. в канун Куликовской битвы, когда благоверный князь Александр Ярославич восстал в видении из гроба и выступил «на помощь правнуку своему, великому князю Дмитрию, одолеваему сущу от иноплеменников»(8), началось его народное почитание во Владимиро-Суздальской земле. В первой половине XVI в. известный церковный писатель Пахомий Серб составил канон Александру Невскому, а на Соборе 1547 г. Русская Православная Церковь причислила его, на основании разысканий о чудесах им творимых, уже к лику общерусских святых, как нового чудотворца. К этому событию по приказу митрополита Макария, для составляемых Великих Миней Четьих, было написано и первое каноническое житие святого князя Александра Невского на основе хорошо известного с конца XIII в. его княжеского жизнеописания. В 1552 г. совершилось чудо в присутствии Ивана Грозного, шедшего походом на Казанское царство и остановившегося во Владимире. Во время молебна у раки святого Александра Невского о даровании победы приближенный царя — Аркадий — получил исцеление рук и впоследствии написал еще одно житие святого. По всей Руси стали строиться храмы и закладываться монастыри в честь святого благоверного князя Александра. Один из них — Александро-Невская Лавра — в устье Ижоры, на предполагаемом месте его победоносного сражения со шведами (9).
