Зукун доверял следопыту, хотя тот и считался чужаком, вернее, пришлым из племени Волка. Однажды Корос охотился на оленя. Он подстрелил его из лука и долго бежал по следу раненного животного. Но Коросу не повезло. Истекающий кровью олень попал прямиком в лапы голодному семейству барсов.
Корос тогда был слишком молод, неопытен и самонадеян. Обратив все внимание на окровавленные следы, он, в азарте охоты и в предвкушении добычи, перестал слушать лес. И упустил жизненно важный нюанс. Когда охотник выскочил на полянку, где два барсенка раздирали тушу оленя, он элементарно растерялся. Затем, еще в горячке погони, прикрикнул на зверенышей и замахнулся копьем. Все, что он потом успел заметить: огромная серая тень, летящая сбоку. Сбитый на землю ударом мощной лапы разозленной барсихи, Корос потерял сознание. Это его и спасло. Неподвижное двуногое существо, лишенное способности к сопротивлению, барсы трогать не стали, предпочтя более привычного на вкус оленя.
Очнулся Корос в шалаше тогда еще юной Уны, точнее, ее матери. Знахарка и дочка собирали в лесу коренья и наткнулись на раненного охотника из чужого племени. Несмотря на то, что Корос потерял много крови, женщинам удалось выходить его. Храбрый юноша, полностью поседевший после трагического происшествия, приглянулся, не имевшей жамуша, Уне. Корос же и вовсе потерял голову от прелестей юной спасительницы. Так он остался жить в племени Леопарда.
С годами притерся, заслужил славу лучшего следопыта, а Зукун и вовсе считал его ближайшим помощником. Правда, отношения с Уной у Короса через несколько лет разладились. Он нашел себе новую жаму, смешливую толстушку из рода 'черных', младшую сестру Уны. А Уна, ставшая после смерти матери колдуньей рода 'черных', так и жила одна, без жамуша.
Но эта история не повлияла на отношение Зукуна к Коросу. Разводы и измены в первобытном обществе являлись делом обычным. Сам Зукун поменял за жизнь пятерых жам. Это не считая мимолетных интрижек в кустах.
Обнаружив следопыта в одиночестве на краю стойбища, Зукун попросил Короса найти более-менее трезвого воина и приставить его к землянке, где находился связанный Дул. Подспудное чувство опасности и житейский опыт подсказывали вождю, что дикарь может ему пригодиться.
А еще — нет, конечно же, Зукун ни за что бы в этом не признался даже самому себе, но чудаковатый людоед ему чем-то нравился. Когда вождь впервые увидел его около шалаша Уны во время допроса, ему показалось, что Дул ему кого-то напоминает. Толстенький, испуганный и весь какой-то несуразный: косолапый, очень длинные руки, редкая клочковатая борода на широкоскулом лице с почти незаметным подбородком. Но лоб не покатый и узенький, как у других дикарей, а широкий и прямой. И глаза не прячутся в глубоких впадинах под выступающими бровями, а как будто лежат на поверхности плоского лица, смышлено посверкивая темно-зелеными огоньками в узких расщелинках. Не походил Дул на образ глота: косматого, кряжистого и угрюмого людоеда, уже успевшего войти в фольклор вариев. И особенно эти глаза… Зукун так никогда и не узнал, насколько он был прав в своих предчувствиях.
