«Странно, — подумал я, — он не лишен воображения!» Чувство превосходства пошатнулось, мне снова захотелось поддеть его, и я сказал:
— Может, мне пойти?
— Вам?
Я подумал, не далеко ли я зашел, не заподозрит ли что-нибудь даже Генри.
— Да, — сказал я, играя с опасностью. Что такого, если он узнает немного о прошлом? Ему же лучше, научится смотреть за женой.
— Я притворюсь ревнивым любовником, — сказал я. — Они не так смешны, как мужья. Литература их поддерживает. Они — герои трагедии, а не комедии. Например — Троил[6]. Мое самолюбие в безопасности.
Рукав просох, но Генри не убрал руку, и ткань уже тлела.
— Вы правда готовы на это для меня? — сказал он, и я увидел слезы, словно он не ждал или не заслужил такого благородства.
— Конечно, Генри. У вас рукав горит.
Он посмотрел на рукав, будто тот горел не у него.
— Поразительно, — сказал он. — Нет, о чем я только думал! Рассказать вам и просить… об этом. Нельзя шпионить за женой через друга, да еще чтобы друг притворялся ее любовником.
— Да, это не принято, — сказал я. — И соблазнять не принято, и красть, и дезертировать, но это ведь все время делают. Без этого нет нынешней жизни. Кое-что я делал и сам.
— Вы хороший человек, — сказал Генри. — Мне нужно было выговориться, и все.
На сей раз он действительно поднес письмо к огню. Когда он ссыпал пепел в пепельницу, я сказал:
— Сэвидж, Виго-стрит, 159 или 169.
— Забудьте, — сказал Генри. — Забудьте, что я говорил. Это все чушь. У меня часто болит голова. Надо сходить к доктору.
— Дверь стукнула, — сказал я. — Это Сара.
— Нет, — сказал он. — Служанка, наверное. Она ходила в кино.
— Шаги Сарины.
Он пошел к двери, открыл ее, и лицо его стало приветливым, нежным. Меня всегда раздражала эта автоматическая реакция, она ничего не значила — нельзя всегда радоваться какой-то женщине, даже если ты влюблен, а Сара говорила (и я ей верил), что они никогда не были влюблены друг в друга. Куда честней, да и яростней, думал я, мое недоверие и моя ненависть. Во всяком случае, для меня она была полноправной личностью, а не частью дома, как статуэтка, с которой надо осторожно обращаться.
— Са-ра! — позвал он. — Са-ра! — фальшиво до невыносимости.
Что мне сделать, чтобы читатель увидел, как остановилась она в холле, у лестницы, и обернулась к нам? Я всегда считал, что не надо навязывать своих представлений, поставлять готовые иллюстрации. Вот меня и подвело мое мастерство — ведь я не хочу, чтобы вместо Сары видели другую женщину, мне надо, чтобы видели ее большой лоб, смелый рот, ее скулу, но изобразить я могу только неопределенное создание в мокром плаще.
