Только я положила письмо на столик, поверх вечерней почты, как в двери заворочался ключ. Я схватила письмо, сама не знаю, почему, и вошел Генри. У него был больной, расстроенный вид. Он сказал:
— А, ты здесь? — и прошел мимо меня, в кабинет. Я подождала чуть-чуть и пошла за ним. Я думала: «Сейчас дам письмо, вот соберусь с духом». Когда я открыла дверь, он сидел в своем кресле у погасшего камина и плакал.
— Генри, что с тобой? — спросила я.
Он сказал:
— Ничего, голова разболелась.
Я зажгла камин для него и сказала:
— Сейчас принесу таблетку.
— Не беспокойся, — сказал он. — Уже получше.
— Что ты делал сегодня?
— То же, что всегда. Устал немного.
— С кем ты ходил в ресторан?
— С Бендриксом.
Я переспросила:
— С Бендриксом?
— А что такого? Он пригласил меня в свой клуб, очень плохо кормили.
Я подошла к нему сзади и положила ему руку на лоб. Странно, если я собиралась от него уйти. Он клал мне руку на лоб, когда мы поженились, и у меня часто болела голова, потому что все у нас шло плохо. На минуту я забыла, что я притворялась тогда, будто мне лучше. Он взял мою руку и прижал крепче.
— Я тебя люблю, — сказал он. — Ты это знаешь?
— Да, — сказала я. Ну, что это такое, будто чего-то требует! «Если бы ты правда меня любил, — подумала я, — ты бы себя вел как оскорбленный муж. Ты бы сердился, и это бы меня освободило».
— Я без тебя не могу, — сказал он. «Можешь, можешь, — подумала я. — Неудобно тебе будет, но можешь. Как-то ты стал выписывать другую газету — и ничего, привык. Это все слова, приличные слова приличного мужа, они ничего не значат». И я увидела в зеркале его лицо, он опять плакал.
— Генри, — спросила я, — что случилось?
— Ничего, я же тебе сказал.
— Неправда. На службе что-нибудь?
Он сказал с непривычной горечью:
— Что там может случиться?
— Тебя Бендрикс расстроил?
— Ну что ты!
Я хотела, чтобы он убрал руку, но он не убирал. Я боялась, что он еще скажет, боялась такого тяжкого бремени. Морис, наверное, уже дома. Если бы Генри не вернулся, я бы через пять минут была у него. Я бы видела счастье, а не горе. Если не видишь, как горюют, в это не веришь. Очень легко огорчать на расстоянии. Генри сказал:
— Дорогая моя, дорогая, я был плохим мужем.
— Не понимаю, — сказала я.
— Я такой скучный. И друзья у меня скучные. Сама знаешь, мы… мы давно не были вместе.
— Так всегда, — сказала я, — у всех. Мы с тобой хорошие друзья.
«Когда он согласится, — думала я, — я дам ему письмо и все скажу, и уйду». Но он не согласился, и вот — я здесь, опять дверь закрылась. Только теперь я Бога не виню. Я сама закрыла ее. Генри сказал:
