Я перешел улицу, миновал лотки с фруктами, направляясь к Виктория-Гарденз. День был ветреный, серый, на скамейках сидело мало народу, и я почти сразу увидел Генри.
В саду, без шляпы, он был одним из обездоленных, безымянных, тех, кто приехал из бедного пригорода и никого тут не знает, как старик, кормящий воробьев, или женщина с бумажным пакетом, на котором написано «Суон и Эдгар». Он сидел, опустив голову, глядел на свои ботинки. Я так долго жалел себя, себя одного, что не умел пожалеть противника. Тихо положив шляпу рядом с ним, я хотел было уйти, но он поднял голову, и я увидел, что он плачет. Наверное, он прошел немалый путь. Слезы — не в том мире, в каком заседает комиссия.
— Простите, — сказал я. — Мне очень жаль.
Как легко мы верим, что условное сочувствие смоет любую обиду!
— Садитесь, — приказал он властью слез, и я повиновался. — Я думал. Вы были ее любовником?
— С чего вы взяли…
— Это — единственное объяснение.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— И единственное оправдание, Бендрикс. Разве вы не видите, что ваш поступок… чудовищен?
Он вертел в руках шляпу, разглядывал фамилию шляпника.
— Наверное, вы думаете, какой я дурак, если сам не догадался. Почему она меня не бросила?
Неужели надо объяснять ему, какая у него жена? Яд заработал снова. Я сказал:
— У вас хороший, верный доход. Она к вам привыкла. С вами надежнее.
Он слушал серьезно, внимательно, словно я — свидетель в его комиссии. Я злобно продолжал:
— Вы мешали нам не больше, чем другим.
— Были и другие?
— Иногда я думал, вы все знаете, вам все равно. Иногда хотел поговорить начистоту, вот как сейчас, когда уже поздно. Я хотел сказать, что о вас думаю.
— Что ж вы думали?
— Что вы сводник. Свели ее со мной, свели с ними, теперь — с этим, последним. Вечно со всеми сводите. Почему вы не разозлитесь?
— Я не знал.
— Вот этим и сводили. Сводили тем, что не умели с ней спать, ей приходилось искать на стороне. Сводили тем, что не мешали… Тем, что вы зануда и дурак, — а тот, кто не дурак и не зануда, сейчас с ней на Седар-роуд.
— Почему она вас оставила?
— Потому что я тоже стал скучным и глупым. Но я таким не был, Генри. Это вы сделали. Она не бросала вас, вот я и стал занудой, докучал ей жалобами и ревностью.
— Ваши книги многим нравятся, — сказал он.
— А про вас говорят, что вы государственный деятель. При чем тут наша работа? Такая ерунда…
— Разве? — сказал он, печально глядя на серую тучу. — Для меня это самое важное.
Человек, кормивший воробьев, ушел, ушла и женщина с пакетом, а продавцы фруктов кричали, как звери, в тумане, у станции. Было так, словно спустили затемнение.
