Взрыв | страница 40
Когда он бил, отвислая мокрая губа его отвисала еще больше, маленькие молочно-голубые глазки тускло поблескивали, и здоровенной лапой с грязными обгрызенными ногтями он раз за разом накрывал игровой пятак Круглого.
Фуражка, где лежал банк — смятые пятерки, десятки, даже две красные тридцатки, — была полна.
Круглый нервничал. Маленький, плотный, очень сильный и подвижный как ртуть, он отчаянно шмякал пятаком об стену, но всякий раз чуть-чуть не дотягивался своими короткими, в ссадинах и шрамах пальцами до монеты парня.
Непомерно большая голова его уходила в плечи, лицо покрывалось красными пятнами, губы беспрерывно шевелились.
В отличие от своего противника, Круглый не был вором.
Деньги его были заработаны честно, тяжким трудом. Полмесяца он гнул горб над слесарными тисками и теперь вот просаживал все, не донеся до дому, который был рядом — вот он, рукой подать.
Филимонов знал, что Круглый живет с матерью и маленькой сестренкой, ему было жаль этого дурака, и он всей душой желал ему дочиста обобрать противного мокрогубого уголовника.
Но пожалеть Круглого вслух он не смел, потому что тут же получил бы по шее от обоих. Тут полагалось помалкивать, и он помалкивал.
А они всё играли и играли. По крупной.
Всерьез.
Но вот деньги у Круглого кончились.
Очевидно, это произошло неожиданно для него, потому что Круглый вдруг судорожно зашарил по карманам, вывернул их, на землю полетели нож, ключи, смятая пачка папирос, какие-то гайки, шайбочки, крошки и табачный мусор.
Денег не было ни копейки. Круглый побелел и прислонился к стене.
Во дворе было тихо-тихо. Слышно было, как на втором этаже у кого-то бормочет репродуктор.
Долговязый вразвалочку подошел к фуражке, неторопливо принялся разглаживать на колене выигранные деньги. Он шевелил губами и натужно морщил лоб — считал.
Круглый стоял в стороне и в отчаянии крутил-выкручивал короткие свои непутевые пальцы.
Он неотступно следил за руками парня и тоже что-то шептал.
Потом резко и безнадежно махнул рукой, вытащил откуда-то из недр своей замасленной стеганки круглые серебряные часы-луковицу на длинной толстой цепочке.
— Давай на все, — прохрипел он.
Парень удивленно уставился на него, чуть заметно усмехнулся, протянул лапищу. Часы были великолепны — старинные, со звоном-музыкой, на циферблате красовалась надпись
ПАВЕЛ БУРЕ
— Крышка золотая, — сказал Круглый.
— Увел? — спросил парень.
— Не. Отцовы. Память.
Долговязый ухмыльнулся:
— Ну за память тридцатку накину.