Будто одни люди, допустим, вкалывают — хребет трещит, а другие (очень, кстати, нормальные, совсем не тунеядцы) ходят вокруг — руки в брюки, поглядывают и ума набираются.
Правда, была у Балашова одна практика, где он впервые почувствовал, что может что-то, что он работник, какая-то величина на земле, а не круглый нуль, школяр, студентик, которого всерьез никто не принимает.
Начальнику отдела хотелось быть решительным. Он встряхивал узенькой, сухой, как дощечка, ладонью Санькину руку, и вчерашний разговор повторялся слово в слово:
— Какой курс?
— Третий.
— Прекрасно! Мне люди во́ как нужны!
Начальник пилил ладонью-дощечкой горло — показывал, как ему нужен Санька: позарез!
Потом он вскакивал, куда-то убегал, снова появлялся — маленький, решительный, ужасно озабоченный. Металлическим голосом отдавал распоряжения подчиненным — трем женщинам: старшему инженеру, просто инженеру и технику.
Санька сначала все перепутал. И не мудрено — поди догадайся, что щекастая девчонка с белесыми ресницами, которая поминутно глядится в зеркальце, делая при этом гордое лицо, — старший инженер. А две солидные тети: одна, помоднее, — просто инженер, другая, попроще, — техник.
Каждый раз, появляясь в отделе, начальник кивал Саньке. Кивок был чуть-чуть извиняющийся и в то же время очень решительный. Он показывал, что начальник все помнит, вот-вот освободится от неотложных дел и займется судьбой Саньки.
Потом обязательно начинались разговоры по телефону. Начальник с кем-то ссорился, кому-то грозил. Потом он исчезал. Насовсем.
Белесая девчонка — старший инженер, — отрепетированно приподнимая бровь, сообщала об этом Саньке, и он шел домой.
Забавная получалась практика.
На четвертый день начальник понял, что ему не отвертеться. Хочешь не хочешь, а делать что-то надо.
Он взял Санькину путевку, повертел в руках и с безнадежностью убедился, что Балашов студент третьего курса, направлен на производственную практику в железнодорожный отдел водоснабжения.
Начальник зачем-то потер пальцем солидную круглую печать на последней страничке. Лицо у него стало скучное.
Санька сидел на высокой чертежной табуретке нахохлившийся и злой. Ему было стыдно. Он понимал, что это глупо. Но ему все равно было стыдно. Будто он что-то выпрашивает.
Он поминутно поправлял очки и каждый раз, поправляя, стыдился их. Очки были круглые, в рябенькой оправе — ужасно старомодные. И пострижен он был как-то по-дурацки — на голове торчали рыжие клоки.
