Непокорным кажется, что церковь продолжает преуспевать, что Господь благоволит к ней, а она мертвеет, лишенная гласа святых.
Жизнь в церкви теплится в немногих душах, которых нигде не видно и не слышно (как бы загнанных в подполье — пустыню).
Тогда копится гнев на день гнева. И снова наступит великое гонение и раздробит церковь.
Она соберется, но уже в новом устройстве.
* * *
Кроме отягощения совести явными грехами, что еще препятствует начальствующим в церкви и, вообще, христианам слышать таинственный голос Духа Святого и принимать от святых живое Христово свидетельство? — мнимая праведность.
В этом и сказывается глубочайшее значение проповеди Павла для церкви всех времен.
Когда он уделял так много внимания исполнителям закона, столь негодовал на соблюдающих обряды Моисея, то разумел не самые обряды (которых исполнение невинно), а дух ревнителей закона.
Дух ревнителей закона — вот где скрывается несчастье для церкви Христовой.
И теперь, так же как прежде, уставы, каноны, современные установления церкви (иногда тысячелетней древности: чем древнее, тем кажется значительнее) становятся священными, незыблемыми хранителями веры. Возможность их перемены (по предложению Духа Святаго через избранников Божиих), представляется ревнителям не только святотатством, но и отменой религии.
Малейший намек на изменение существующего порядка поднимает в них целую бурю противления, что во все времена становилось препятствием для истины, т. е. для живого Бога.
Сердце христианина устрояется так, что Христос занимает в нем не только первое место, но Им чрезвычайно умаляется остальное: все неважно, все мелко, все ничтожно, кроме веры в живого Христа.
Оттого Ап. Павел и посвящает целую главу значению любви, оттого он и перечисляет все как бы самое высшее в человеке (способность говорить ангельским языком; дар пророчества; веру, передвигающую горы; все тайны; всякое познание; способность раздать все имение) и прибавляет, но, если нет любви то все это ничто.
Облечься во Христа — это значит любить людей, а не учреждения.
Ревность к закону (уставу, канону, данному церковному устройству) часто соединяется с жестокостью, с нерастворенностью сердца — с любовью к вещи, а не к людям.
Надлежит подчиняться канонам, исполнять устав, принимать установление церковное, — но как… второстепеннейшее (сегодня есть, а завтра может быть совсем иначе), как Богу угодно.
Сердце должно быть свободно, не порабощено “вещественными началами” земного устроения (хотя бы и церковного): ничего из этого не перейдет в жизнь вечную, а только душа любящая.
