Василий быстро вернул ногу в стремя, легким, скользящим движением коснувшись шпорой тела Малыша, и это был условный знак — защита от посторонних, хватающих коня за узду, давно отработана во всех мелочах и многократно проверена на деле, а потому Малыш, как его учили, резко вскинулся на дыбы, сильно дернул повисшего на узде человека, который, как многие другие в подобных случаях, от неожиданности упал, и теперь коню оставалось лишь ударить его копытом и сразу рвануться вперед.
Бродяга глухо застонал и, скорчившись, покатился к обочине.
Должно быть, в живот. Если по ребрам — кричат очень громко.
Медведев потрепал коня по шее и обернулся на скаку:
— Спасибо за хлеб-соль, мужики! Заходите в гости — еще не то угощение приготовлю!
Прошелестели мимо стрелы — как и следовало ожидать, по обе стороны дороги в зарослях прятались еще люди, но их, очевидно, было мало и, конечно, без лошадей, потому что в погоню не пустились, а стрелять из кустов в темноте далеко не каждый умеет — только одна из десятка выпущенных вслед стрел угодила Василию в спину, повиснув в кольцах крепкой кованой кольчуги.
Синяк па лопатке точно будет… Но это пустяк… Встречались нам и не такие герои — где-то в Диком поле до сих пор, верно, белеют их косточки.
Еще пара верст осталась позади, потом лес внезапно кончился, дорога пересекла небольшую поляну и уперлась, раздваиваясь, в поперечную, гораздо более широкую и утоптанную, бегущую, по всей видимости, по берегу Угры. Можно было свернуть налево или направо, и Медведев остановился, чтобы оглядеться.
Ночь выдалась на редкость ясная, и, хотя луна еще не показалась из-за леса, было достаточно светло, чтобы разглядеть вдали справа темный силуэт большого строения. Медведев свернул в ту сторону, полагая, что именно эта дорога должна привести к хозяйскому дому в имении Березки.
Он не ошибся.
Дорога действительно вела именно туда.
И все было бы замечательно, если б не одно обстоятельство.
Дома не было.
На всю свою жизнь запомнил Медведев эту мрачную и странную картину, пейзаж в сиянии лунного света: груда обуглившихся руин — левая часть полностью обвалилась, прогоревшая кровля рухнула, и черные расщепленные бревна торчат в разные стороны; другая половина дома напоминает убогую избу с непомерно высокой печной трубой, примостившуюся к этим развалинам; два окна в уцелевшей стене темнеют мрачными дырами; по всему двору — обломки полуобгоревшей мебели, а поодаль, будто сломанные зубы, торчат остатки некогда прочного частокола. Но самым удивительным в этой картине были ворота. Светлые, новенькие, на толстых просмоленных вереях, почти не тронутые огнем и гостеприимно распахнутые, они одиноко стояли напротив входа в дом на совершенно голом месте — и ни следа ограды по обе их стороны…
