«Нет, — настаивал старик, — он был Сын Бога»
«Тогда ты говоришь о Горе (63), сыне Осириса, так?» — ответил я.
«Нет, это не был Гор, а настоящий человек, и его распяли на кресте»
«О, так тогда это, должно быть, Сет, о чьем наказании часто рассказывали наши старожилы»
Но старик продолжал стоять на своем: «Он умер и воскрес на третий день»
«Ну, тогда это Осирис», — нетерпеливо ответил я.
«Да нет же, — воскликнул он, — его зовут Иисус — помазанник»
«Это вздор, дорогой старик, — сказал я ему и указал на дверь. Но словно эхо от далеких скал, его слова вернулись ко мне: человек и Божий Сын. Это показалось мне важным, и именно эта фраза была тем, что привело меня к христианству.
Я: «А ты не думаешь, что Христианство могло в корне быть преобразованием твоих египетских учений?»
А: «Если сказать, что наши старые учения были менее точными выражениями христианства, тогда, пожалуй, я с тобой соглашусь»
Я: «Да, но допускаешь ли ты тогда, что история религий направлена на конечную цель?»
А: «Однажды мой отец купил на рынке черного раба из края, где вытекает Нил. Он прибыл из страны, в которой не слышали ни об Осирисе, ни об остальных Богах; он рассказал мне о многих вещах более простым языком, и это было то же самое, что мы верили об Осирисе и других Богах. Я понял, что те необразованные чернокожие, не сознавая того, уже владели большинством того, что религии грамотных народов развили в завершенные доктрины. Те, кто способны читать правильно на этом языке, могли таким образом узнать в нем не только доктрину языческих верований, но также доктрину Иисуса. И это то, чем я сейчас занимаюсь. Я читаю проповеди и ищу их значения, которые еще придут.
Мы знаем их таковыми, какими они лежит перед нами, но не их скрытый смысл, направленный в будущее. Ошибочно полагать, что религии в своей глубочайшей сущности различаются. Собственно, это всегда одна и та же религия. Любая последующая религия — суть смысл предыдущей.»
Я: «Ты нашел значения, которые должны прийти?»
А: «Нет, пока нет; это очень сложно, но, надеюсь, у меня получится. Порой мне кажется, что я нуждаюсь в толчке со стороны других, но я осознаю, что это соблазны Сатаны»
Я: «А ты не думаешь, что тебе это удалось бы, если бы ты находился ближе к людям?»
А: «Возможно, ты прав»
Вдруг он смотрит на меня, как будто с недоверчивостью и подозрением. «Но, — продолжает он, — я люблю пустыню, понимаешь? Эту золотую, солнечную пустыню. Здесь ты каждый день один и можешь видеть лик солнца, можешь видеть восхитительного Гелиоса — нет, это языческое — что со мной? Я ошибся — ты Сатана — я узнал тебя — прочь, супостат!»
