Арманс | страница 6



— Я слишком тебя люблю, чтобы еще раз повторять слова благодарности, но подумай, нужно ли твоему сыну лицемерить с той, которая ему дороже всех на свете? Эта лошадь стоит четыре тысячи франков, и ты недостаточно богата, чтобы позволять себе такие расходы.

Госпожа де Маливер открыла ящик секретера.

— Вот мое завещание, — сказала она. — Я оставляю тебе мои бриллианты, но с обязательным условием: пока деньги, вырученные за них, не будут истрачены, ты должен держать лошадь и иногда ездить верхом. Я тайком продала два бриллианта, так как еще при жизни хочу радоваться тому, что у тебя есть хорошая лошадь. Твой отец требует от меня тяжелой жертвы, заставляя хранить драгоценности, которые мне уже совсем не нужны. Он носится с какими-то надеждами на перемены в политике, маловероятные, на мой взгляд, и счел бы себя в два раза беднее и обездоленнее, чем сейчас, если бы у его жены не осталось бриллиантов.

Лицо Октава омрачилось глубокой грустью, и он положил обратно в ящик секретера документ, само название которого уже говорило о столь жестоком и, быть может, уже близком событии. Он снова взял руку матери и больше не выпускал ее — жест, который позволял себе очень редко.

— Все планы твоего отца, — продолжала г-жа де Маливер, — связаны с этим законом о возмещении[13], о котором нам твердят уже три года.

— Я от всего сердца желаю, чтобы его отклонили! — воскликнул Октав.

— Почему? — спросила г-жа де Маливер, радуясь и тому, что он так оживился, и тому, что его слова доказывали глубокое уважение и доверие к ней. — Почему ты хочешь, чтобы его отклонили?

— Во-первых, потому, что он, с моей точки зрения, несправедлив, так как не до конца последователен, а во-вторых, потому, что если его примут, я буду вынужден жениться. К несчастью, у меня странный характер. Но не я создал его таким, и единственное, что я мог сделать, — это познать себя. За исключением тех счастливых минут, когда мы с тобой бываем вдвоем, мне хорошо, только когда я остаюсь совсем один и рядом нет никого, кто имел бы право разговаривать со мной.

— Милый Октав, в этой удивительной склонности виновата неумеренная страсть к науке. Твои занятия сводят меня с ума. Ты кончишь, как гетевский Фауст. Можешь ты мне поклясться, как в прошлое воскресенье, что читаешь не только безбожные книги?

— Мама, я читаю и те книги, которые указала мне ты, и те, которые считаются безбожными.

— В твоем характере есть какие-то таинственные, мрачные черты, которые ужасают меня. Кто знает, какие выводы ты делаешь из того, что читаешь!