— Палинев, Михалев, — сказал Гавотский, — посмотрите в контейнерах со снаряжением, может быть, сможем поставить дымовую завесу, как предлагал Баррески. А ты, Баррески, проверь бур, убедись, что он еще работает. Грейл…
— Я знаю, сержант, — сказал Грейл, — скорее выводить нас отсюда.
Никому не понадобилось говорить о том, о чем думал каждый из десяти валхалльцев: второго такого попадания они не выдержат.
Штель наблюдал, как они бросились исполнять приказы. Ему не было необходимости вмешиваться, он доверял способности Гавотского справиться с ситуацией. Так что он пользовался возможностью понаблюдать за тем, как каждый боец его новой команды действует в чрезвычайной ситуации. Чем больше он сможет узнать о них, тем более эффективно он сможет командовать ими, а официальные послужные списки сообщали о них не все.
Так, например, что-то в позе и жестах Михалева — его сгорбившиеся плечи — говорило о том, что он не верит в успех задания, что он, возможно, лишь делает вид, изображая дисциплинированного солдата. Этого не было отмечено в его послужном списке, и это было причиной для тревоги. За Пожаром тоже стоило присматривать, хотя в его случае характеристики, представленные его командирами, были вполне ясны.
Пожар был непредсказуемым человеком. Он был пламенно предан Императору, но, кажется, не представлял себе границ своих возможностей. Если послать его против армии тиранидов, он отправится искать тирана улья, чтобы плюнуть ему в глаз. На такого рода задании подобная самоуверенность может привести к смерти их всех.
Пожар был здесь потому, что за него поручился Гавотский. Он когда-то был командиром отделения, в котором служил молодой солдат, и утверждал, что Пожар — один из лучших рукопашных бойцов, которых он когда-либо видел. Гавотский также клялся, что знает о недостатках Пожара, и сможет удержать его в узде, а Штель знал, что его опытный сержант редко ошибался.
Если Пожар был излишне самоуверен, то у Анакоры была прямо противоположная проблема. Из всех солдат отделения у нее были лучшие рекомендации, но Штель видел уже достаточно, чтобы понять, что она не верит в себя так, как верят в нее другие. Полковник чувствовал, что из всего отделения он один разделял это недоверие.
Потом Блонский, солдат, на которого не мог пожаловаться ни один из его командиров, но, судя по тону их докладов, они были более чем рады избавиться от него.
Блонский казнил как минимум шестерых своих товарищей на поле боя, обвинив их в ереси. Три подобных обвинения он выдвинул против старших офицеров, причем один из них был генералом. Внешне все его действия казались безупречно оправданными — но, читая между строк, Штель заметил, что командиры считали Блонского помехой и опасным человеком.
