Рядом с официальными заключенными трудились полуофициальные — трудармейцы. Ни в одном из документов времен Великой Отечественной такого наименования, как трудармия, не встречается, однако в народе оно ходило широко (очевидно, по аналогии с Гражданской войной, когда трудармии, точнее, «революционные армии труда», существовали в действительности). Во время же войны 1941–45 годов трудармейцами называли тех, кто был мобилизован для выполнения трудовой повинности. Основным костяком трудармии были депортированные из Поволжья за Урал немцы, однако часто попадали в нее не только они, но и люди других национальностей, в том числе русские, которые не были призваны по тем или иным причинам в Красную армию, но сочтены пригодными для работы на оборону. Немцев же после выхода в свет в 1942 году правительственного Постановления «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет» стали брать в нее практически поголовно, мобилизуя через военкоматы.
Всего во время войны в трудармии работали порядка полумиллиона российских немцев. Они принимали участие в строительстве новых заводов за Уралом и железных дорог, работали на шахтах, лесоповалах и т. д. Привлекали в трудармию и женщин-немок. Поначалу кроме тех, у кого имелись дети до трех лет, а в 1943 стали призывать и их.
О том, как кормили трудармейцев, можно узнать со слов Бориса Раушенбаха, мобилизованного на принудительные работы в марте 1942-го и трудившегося в «Стройотряде № 18–74» ТагилЛАГа НКВД СССР:
«Столовая. Там стояли столы, каждый подходил к раздаче и получал порцию баланды или каши — в общем, что полагалось, — в свою посудину. У каждого что-то было, какие-то котелки. У одного была миска, и он этим очень гордился.
Минимальная пайка хлеба была 400 г, максимальная — даже 900 г. Но большие пайки выдавались только за крупное перевыполнение норм. ИТР (инженерно-технический работник), который не мог ничего перевыполнять, получал 600–700 граммов. Хлеб был очень мокрый. Но все такой ели, и мы тоже. Мы одно время даже пытались (потом прекратили из-за сильного голода) откладывать пайку на завтра, чтобы хлеб подсох немного и приобрел нормальный вид. Но мы эту затею бросили, съедали сразу. Иногда, когда давали кашу, добавлялся маленький черпачок растительного масла. Странное масло — льняное или еще какое-то.
Раз в месяц давали сахар и кофе, но не настоящий, а ячмень поджаренный. Сахара было с полстакана или чуть больше. Мы его ссыпали в кофе, смешивали, получалась такая рыжая, очень сладкая конфета. И мы их сжира-ли. Кофе нам тоже давали мало. Раз в месяц мы могли делать такую штуку. Это было такое пиршество!»
