– В том-то и дело, – перебил я ее. – Но информация с фотографиями, с видео, с приложенными документами, расшифровками прослушек, а самое главное для меня во всем этом, что...
– Стоп, Илюш, – прервала Маша. – Давай-ка ты лучше все это мне покажешь.
– Не вопрос, – буркнул я. – Заодно ответишь на несколько вопросов. Очень для меня важных.
– Тогда через час в гостинице «Украина», на Майдане которая. Номер сейчас уточню и пришлю смс-кой.
– Почему в гостинице-то?
– Потому что у меня там крупная бронь, чуть ли не на половину номеров. Для гостей, международных наблюдателей, ну и всякое такое. К тому же, – усмехнулась она, – эти номера совершенно точно не прослушиваются.
Я вышел из метро и направился к гостинице. Через полчаса Маша впорхнула в номер и улыбнувшись, поцеловала меня в губы. Мне было не до улыбок. Посмотрев на меня, она тоже посерьезнела. Я приглашающе мотнул головой в сторону стола, на котором стоял раскрытый ноутбук. Несколько минут Маша молча смотрела в монитор, потом достала сигарету, закурила. Руки ее чуть дрожали.
– Что ты собираешься с этим делать, Илюш? – севшим голосом спросила она, заглянув мне в глаза.
– Максимум послезавтра это будет опубликовано первой полосой, – ответил я, не отводя взгляда. – Я не могу поступить иначе, пойми. Это абсолютный инсайд международного уровня. Это серьезная информация.
– Именно, – Маша медленно прошла к минибару, достала оттуда крошечную бутылочку виски. – Именно, что серьезная. Даже слишком. У нас это никто не опубликует. Побоятся.
– Зато у нас опубликуют. Прости, Маш. Я знаю, что снова наступаю на мозоль твоему мужу. Но ничего не могу сделать.
– Ты не понял, Илюш, – проговорила она, нервно скручивая крышку с бутылочки. – Ты совсем ничего не понимаешь. Это не наступить на мозоль. Если это будет опубликовано, то Артемий будет похоронен окончательно. Возможно, даже по-настоящему.
Я молча смотрел на Машу, а перед глазами, как живые, стояли два увальня-бандеровца со стройки, неуверенно переминавшиеся тогда на Киевском вокзале. И отчетливо звучали в голове слова бригадира.
«Та кому он всрался, Кеша? Выкинешь куда-нибудь подальше. Хто його искать-то будет?»
Сколько на счету Третьяченко таких бандеровцев, не знает даже он сам.
А напротив умоляюще сияли глаза любимой женщины.
– Маш... – я растерянно помялся. – Видит Бог, как я тебя люблю. – Она опустила голову и снова потянулась за сигаретой. – Я жить без тебя не могу. Давай уедем на хрен отсюда. Ну, честное слово.
