Этот взгляд на отношение к людям отражается на всей личности Пушкина. Она дышит добротою и деятельною любовью. Голос "кроткой жалости" [28] слышится не только на страницах его произведений, но и в порывах его сердца, делающих его вечным заступником за нуждающихся, за несчастных. Гоголь оценил в нем эту черту и рассказывает, что Пушкин искал случаев быть кому-либо полезным и пользовался каждой минутой благоволения к себе императора Николая, чтобы заикнуться — и никогда о себе, а всегда о другом, несчастном, упадшем. Он сам, однако, бывал несчастен и часто нуждался в облегчении своих житейских и духовных уз. Намек на свое положение был бы естествен и понятен, но Пушкин хватался за указываемые Гоголем благоприятные случаи исключительно с мыслью о других, как бы тяжело и оскорбительно ни жилось в это время ему самому. "Как весь оживлялся и вспыхивал он, — пишет Гоголь Жуковскому, — когда дело шло к тому, чтобы облегчить участь какого-либо изгнанника или подать руку падшему" [29].
Можно привести множество примеров его доброжелательных хлопот и в случаях менее важных. Так, например, вынужденный принести повинную в том, что был на балу французского посольства не в мундире, а во фраке, он заставляет умолкнуть свое законное самолюбие; решается стать просителем и ходатайствовать пред "своим Катоном" [30] о пенсии для вдовы генерала Раевского; так, он просит Бенкендорфа о дозволении занятий в государственных архивах Погодину, не оберегая завистливо и жадно доступа к открытым ему одному историческим сокровищам, как сделали бы многие на его месте [31]. Он хлопочет пред Академией Наук об издании в пользу семейства убитого писателя Шишкова сочинений последнего[32]; пишет князю Вяземскому, прося его пожарче похлопотать о денежном пособии молодому ученому [33], и поручает брату Льву, сам находясь в принудительном уединении села Михайловского и в крайне стесненном денежном положении, подписаться на несколько экземпляров издаваемого по подписке слепым священником перевода книги Иисуса сына Сирахова [34].
… Когда Нева, "как зверь остервенясь, на город кинулась" и "всплыл Петрополь, как Тритон, по пояс в воду погружен", — Пушкин пишет брату: "Этот потоп с ума у меня нейдет. Он вовсе не забавен. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег, но прошу — без всякого шума, ни словесного, ни письменного" [35].
Строгий и нелицеприятный литературный ценитель и судья, требовавший от писателя серьезного и вдумчивого отношения к предмету своего творчества, Пушкин был вместе с тем чужд мелочного чувства ревности к успеху собратий по перу и недоброжелательного к нему отношения. "Умея презирать, — умел он ненавидеть", но завидовать — не умел. Достаточно указать на его отношения к Мицкевичу, на его оценку Козлова, [36] на переписку с поэтом А. А. Шишковым, наконец, на то, с какою искреннею радостью приветствовал он произведения Баратынского, как горячо защищал их от равнодушия публики и нападок рутинной критики, в теплых выражениях отводя автору одно из первых мест в современной ему литературе, наряду с Жуковским и выше Батюшкова.
