Наше отношение к коммунизму, Советскому Союзу и коммунистическому Китаю — в значительной степени демонстрация проективного мышления. Действительно, система сталинского террора была бесчеловечной, жестокой и отвратительной, хотя не более чем террор в ряде стран, которые мы называем свободными, не более чем, например, террор Трухильо>[9] или Батисты>[10].
Я не подразумеваю, что некоммунистические жестокость и бессердечность могут служить оправдательными мотивами на суде сталинского режима, потому что очевидные проявления жестокости и бесчеловечности не уменьшают отвратительности друг друга. Я упомянул их, чтобы показать, что возмущение многих по поводу Сталина не является таким искренним, как они сами думают. Если бы оно действительно было таким, люди бы чувствовали негодование по поводу других случаев проявления жестокости и бессердечия, не придавая значения тому, являются ли преступники их политическим врагами или нет. Но более того, сталинский режим в прошлом. В настоящее время Россия представляет из себя консервативный, полицейский режим, который отнюдь не хорош для взращивания свободы и индивидуальности, но который также не вызывает такого глубокого чувства человеческого негодования, какого была достойна сталинская система. Это удача, что русский режим отошел от жестокого террора к методам консервативного полицейского государства. Это также показывает недостаток искренности в любителях свободы, которые настолько крикливы в своей ненависти к Советскому Союзу, что, кажется, не могут понять происшедшего значительного изменения.
Многие еще продолжают верить, что коммунизм — это миниатюрное изображение зла и что мы, свободный мир, включая таких союзников, как Франко>[11], — воплощение всего хорошего. Результатом является самовлюбленная и далекая от истины картина, представляющая Запад борцом за добро, свободу и гуманизм, а коммунизм — противником всего человечного и порядочного. Этот же механизм определяет взгляд китайских коммунистов на Запад.
Если проекция смешивается с параноидальным мышлением, как это происходит во время войны, и в том числе «холодной войны», на самом деле мы имеем взрывоопасную психологическую смесь, которая препятствует трезвости и предусмотрительности мышления.
Обсуждение патологического мышления останется неполным, если мы не упомянем еще один тип патологии, который играет огромную роль в политическом мышлении, — фанатизм. Что такое фанатик? Как мы можем его распознать? Сегодня, когда подлинная убежденность становится крайне редким явлением, существует тенденция называть «фанатиком» любого, кто глубоко верит духовному или научному убеждению, которое радикально отличается от мнения других и еще не доказано. Если бы это действительно было так, то наиболее известные и отважные мужи — Будда, Исайя, Сократ, Иисус, Галилей, Дарвин, Маркс, Фрейд, Эйнштейн — все считались бы «фанатиками».
