Платонов: 26-й, начало 27-го г. Я просил вторичную ревизию. Такая ревизия была, и надо сказать, что мы констатировали неисполнение. И в результате решения опять остались неисполненными.
Фигатнер: Почему?
Платонов: Ведь за всем не усмотришь… На третий год должность в академической Библиотеке я не взял, так как чувствовал, что бессилен убрать того, кто являлся причиной беспорядка.
Фигатнер: Кто был причиной беспорядка?
Платонов: Срезневский.
Агранов: Я согласен, что Срезневский и тот, кто, подписав документ, допустили неправильность…
Платонов: Один Срезневский.
Агранов: Явно беззаконную. Но Вы отдавали отчет, что скрывать документ государственной важности от советской власти нельзя?
Платонов: Как скрывать?
Агранов: В пакете на имя неизвестного Старицкого. Совершенно недопустимо. Как же Вы оставили документ?
Платонов: Извините, у меня другая точка зрения. Академия в течение этих лет сохранила очень много материала. Она действительно сохранила очень много. Нет доказательств, что она утеряла хотя бы один документ. Это я говорю уверенно.
Агранов: Я это не говорил.
Платонов: Мы смотрели так: у нас надежное место хранения…
Фигатнер: Но хранятся акты отречения.
Платонов: Я свою точку зрения сказал. Эти акты не представлялись мне уникальными. С другой стороны, у нас не было представления о том, что эти бумаги имеют актуальное значение на данный момент и на будущее.
Фигатнер: Отречение Михаила — в одном экземпляре. Для нас нет сомнения, что другого (отречения) Николая не существует. Но писанный рукой Михаила документ — уникальный.
Петерс: Но Вы знали, что идет поиск этого документа?
Платонов: Я не знал.
Агранов: Вы могли считать документ не уникальным, но оставить его, документ исторической важности, без имени, в пакете и ящике стола Срезневского…
Платонов: Он оставался в описи.
Фигатнер: Он вошел за № 607?
Агранов: Почему не легализовать акт отречения Николая II?
Платонов: Но никакого умысла не было и не могло быть.
Агранов: Представьте, мы имели показания лиц, которых опрашивали сегодня и которые говорят, что это умышленно скрывалось.
Платонов: Решительно протестую!
Агранов: Я не говорю о том, что Вами, но факт тот, что этому документу придавалось какое-то особое значение и не было никакого желания к его огласке. Такие настроения существовали?
Петерс: Стремились, чтобы это знал небольшой круг лиц?
Платонов: В пределах Библиотеки?
Петерс: Нет, в пределах Академии.
Платонов: На это ничего не могу сказать.
