Несколько секунд оплеванный Мартин стоял на коленях. Смуглое лицо его исказила гримаса ярости, а черные глаза метали молнии. Оставаться побежденным он не мог. Резко выпрямился и бросился вслед за охранником, что-то вытаскивая из рукава на бегу. Раздался свист. Струна-удав– ка обвилась вокруг шеи охранника. Этим страшным оружием Лацис владел виртуозно. Как только удавка оказалась в нужном месте, Мартин начал быстро наматывать ее на кулак. Теперь уже недавний победитель рухнул на колени. Он лихорадочно пытался просунуть под струну пальцы. Не тут-то было! Удавка успела врезаться в кожу так глубоко, что все попытки освободиться от нее были обречены на провал. Лицо здоровяка сделалось пунцовым, глаза вылезли из орбит, а губы посинели.
– Эй, вы, двое из ларца! – ЧК остановил Лациса повелительным взмахом руки. – Хватит дурить. В другом месте будете свою сноровку показывать.
Чеслав не мог скрыть довольной улыбки. Его люди оказались сильнее отлично выдрессированных лубянских охранников. Лацис действовал правильно. Если не можешь победить врага в честном поединке, можно напасть и со спины. Победителей не судят.
Мартин убрал струну. Охранник ничком свалился на пол. Его товарищам стоило большого труда привести поверженного громилу в чувство. Лубянские убрались восвояси под торжествующий смех Гиви. Корбут отдал подручным парочку указаний и в одиночестве направился в конец платформы. Час пробил. Пришла пора встретиться с Томским. Взглянуть в глаза убийцам отца. Подготовить их к миссии, которая в конечном итоге обернется жестокой местью. Предварительная работа закончена. У Владара было достаточно времени, чтобы получше узнать сокамерников и найти с ними общий язык.
* * *
В этом всеведущий Чеслав ошибался. Кольцов не только не нашел с Томским общего языка, но и наоборот, они все время яростно спорили и были близки к тому, чтобы вдрызг разругаться. Правда, спорить приходилось на пониженных тонах, чтобы не услышали охранники.
– Только не надо этих вот баек о добреньком Иисусе! – кипятился Толик, страдая оттого, что вынужден говорить шепотом. – Никто не знает, каким он был на самом деле, может, все наоборот было. А Евангелия шлифовали на протяжении сотен лет десятки искусных редакторов. Вот и получилась в итоге хорошая литература, мистическая драма в прозе. Может, булгаковкий Иешуа Га-Ноцри в сто раз ближе к своему прототипу, чем этот ваш распятый римлянами полубог!
Владар чуть было не задохнулся от возмущения. Молодой анархист своими нахальными и бесхитростными выкладками зацепил старика за живое. Кольцов даже забыл на мгновение о боли в обожженной до кости руке. Но едва он открыл рот, чтобы возразить в том смысле, что Булгаков это и есть литература в чистом виде, а Евангелие – откровение, за которым скрываются такие бездны, что дух захватывает, как в разговор встрял молчавший до сих пор прапорщик:
