Клокотала внизу вода, пенилась у отшлифованных валунов. И вдруг резко покачнулся частокол недалекого уже леса. Не сразу понял Крест, что сорвалась под каблуками напревшая кора, лишила опоры. Потеряв равновесие, он ударился боком о пружинящий ствол, обдирая ладони, полетел вниз, в бурлящий водоворот реки.
Ранним утром их колонну из ста двадцати человек быстрым ходом приконвоировали к каменистому руслу когда-то говорливой речушки. Сейчас меж обомшелых камней слезился лишь небольшой ручей.
— Привал! — подал голос начальник конвоя, подвижный уже немолодой лейтенант, которого можно было видеть то в голове, то в хвосте колонны.
По его команде осужденные сели прямо в истолченную пыль слегка влажной с утра дороги. Кое-кто потянулся в свои потайки за табаком. Вдохнуть бодрящего дымка, продрать после сна самосадом горло. И Леха Крест коснулся ладонью пазушки, где, нагретый его теплом, слегка бугрился тугой кисет с табачным крошевом. И тут же отдернул руку: как бы не подловил кто его мысли. Табак для дела, для отвады собачек. Три пайки хлеба Леха умял утром, а буханку ржанины отдал дружку Петьке Сороке. Если затея сорвется, то не пропадать же хлебу. И целую буханку не вынесешь из зоны. При проверке обнаружат, сразу решат: много жратвы, в побег собрался. Вот и не рискнул.
Конвой поредел. Часть стрелков скучилась, потом пошла по бревенчатому накату над ручьем на тот берег, к недалекой дымчатой кромке леса.
«Минут тридцать можно и покимарить», — подумал Крест. Сейчас охрана разбредется по просекам, займет места на угловых вышках, и в небе вспыхнет зеленая звездочка сигнальной ракеты. Лишь после этого их приведут к деляне, ограниченной прямыми в ниточку просеками.
Поймал липкий взгляд Петьки Сороки, едва приметно прикрыл веки. Сорока сегодня в его деле не последняя скрипка. Будет отвлекать малиновые околыши. Мужик надежный, не раз проверенный. Знает, что не миновать ему дотошных допросов. В вину положат то, что способствовал побегу. А это тоже добавка к сроку.
Был Леха Крест во власти своих черных дум, не примечал окружающей его красоты. А высоко в небе розовели облака-перышки: где-то не видимое за тайгой всплывало солнце. Наконец над зубчатой кромкой позолотела узкая полоска, и сразу радостнее загомонили по кустам птицы. Вот оно, цветущее летнее раздолье, пахучий таежный разлив, «зеленый прокурор» на языке осужденных, которого с нетерпением ожидают те из них, что вынашивают под говор зимних вьюг мечту о побеге. Ждал этого времени и Леха Крест.
