— Потребуется.
— Хорошо, будет вам и гараж. Дальше.
— Дальше? По-моему, все.
— Прекрасно! Лады! Новый текст договора я подготовлю к следующей встрече. Так уж и быть, зарегистрирую его у Мишки в канцелярии, раз вы такой буквоед. Все? По рукам?
— Подождите. Надо подумать, не продешевил ли я? — Он приостановился. — Книга, квартира, машина, гараж… Бабу я себе сам найду… А пенсион? На свою нищенскую зарплату я не могу себе позволить ничего лишнего. Все расходуется до копейки.
— Положу и пенсион. Пятьсот хватит на месяц? Чтобы не баловать вас излишеством.
— Тысяча!
— Пятьсот!
— А я за такую плату не соглашусь на вашу грязную работу.
— Ну уж прямо — грязная работа! Вы будете также свободно писать, как и писали. Скорректируется только точка отсчета, больше ничего.
— Интересно, как это вы себе представляете?
— Очень просто. Усомнились же вы в том, кто является вашим истинным отцом? Усомнились. И талантливо усомнились, надо сказать. Пора делать второй шаг. В этом духе и необходимо продолжать. Зло должно быть оправдано в своей исторической перспективе.
— В гробу я видел вашу историческую перспективу. Если уж мараться, так мараться за стоящую плату. Иначе я не соглашусь.
— Согласитесь, куда вы денетесь.
— Как куда я денусь? Да не соглашусь — и баста!
— Не согласитесь — другие найдутся. За такие деньги — они мне пятки лизать будут. И не надо мне будет уговаривать их и тратить уйму времени, как это приходится делать с вами.
— Зачем же вы тогда подбросили мне тысячу в стол?
— Ах, вот как! Ну, это для стимула, подъемные субсидировал, если хотите.
— И все-таки — тысяча! — настоятельно повторил Нетудыхин.
— Много!
— Норма!
— Шестьсот, и ни копейки больше! — сказал жестко Сатана. — На сотню выше профессорской ставки. Это мое последнее слово.
— Жлоб! — сказал Нетудыхин. — Вам что, не все равно, шестьсот или тысячу мне платить?
— Нет, не все равно: излишние деньги развращают людей, а вы должны быть постоянно в форме.
— Ладно, — сказал Нетудыхин, — шестьсот — так шестьсот: проживу. Жил же на голую зарплату… Так, и пенсион выхлопотал… И за всю эту муру плата — моя душа. Неравноценный обмен, милостивый государь, совершенно неравноценный!
— Не душа, а перо, — сказал Сатана, упирая особенно на последнее слово.
— А душа моя, где она находится, не на кончике пера? — ответил Нетудыхин. — Да-а, за дешевку вы меня принимаете. Ничего мне не надо! Я пошутил. Мне, как и вам, захотелось пошутить. Могу я пошутить?
— Ну, Тимофей Сергеевич, это уже совсем жестоко! Зачем же тогда было так горячо торговаться?
