День осенний тих и ясен,
По лужайке бродит грач,
И плывет над головою
Незнакомой птицы плач.
Так выводит, так рыдает,
Выворачивает так,
Словно жизнь пришла к исходу,
И до смерти — только шаг.
Эй, пичуга, что за горе?
Чем так душу потрясли?
Обманули? Обокрали?
Или друга увели?
Иль с коварным откровеньем
Низко предали врагам?..
Ах, родная, в мире этом
Я не раз был предан сам.
Дух такой, такое время,
В людских душах — пустота.
Ведь и эру-то начали
Мы предательством Христа.
Все же жить на свете надо,
Чтоб там ни было и сколь, -
Перетерпится, уймется,
Отойдет в былое боль.
Только впредь не будь рубахой.
Помни опыт роковой,
А иначе так обманут,
Что покончишь ты с собой.
Чуть-чуть грустно, чуть-чуть больно,
Под ногами — палый лист,
И над рощей поредевшей
Безысходный плач повис.
Кстати, о Нетудыхине-стихотворце. Был ли он поэт — судить читателю. Но я намерен и дальше использовать его стихи, не перегружая однако ими свой собственный текст. Говорить о человеке пишущем без ознакомления с тем, о чем и как он пишет, просто невозможно. А стихи для Нетудыхина были своеобразной отдушиной. Они рождались в нем в моменты преодоления разных жизненных ситуаций и умирали, часто так и не став достоянием других людей. Иные, правда, он записывал, подолгу работал над ними. Эта потребность в слове восходила у Нетудыхина еще к раннему детству. И, несмотря ни на что, пребывала в его душе на протяжении всей последующей жизни. Хотя до всего приходилось доходить своим трудом и чтением книг. Чем больше он читал, тем яснее осознавал со всей остротой свою собственную малость и свое потрясающее невежество. Под впечатлением прочитанного, в отчаянии, он не раз бросал писать стихи. В итоге оказывалось, что от стихов совсем не так-то просто отделаться. И он опять еще яростней набрасывался на книги, поглощая их, как голодный зэк тощую пайку. Он понимал, что на голом таланте, если его отпустил ему Бог, далеко не уедешь. Постепенно чтение приобрело у Нетудыхина образовательный характер.
Особенно ему повезло во Владимирской тюрьме, куда его зашпаклевали после побега. В то время там укомплектовалась за счет книг, присылаемых заключенным с воли, прекрасная библиотека. И, по существу, проведенный в тюрьме год был для него основательной подготовкой для поступления в институт.
Теперь все это оставалось в прошлом. Он учительствовал, незаметно жил в обыкновенном областном российском городе. Казалось, что он нашел наконец в жизни ту нишу, ту лагуну, где можно было как-то более-менее существовать. Насмотревшись в жизни всякого, он не предъявлял к ней непомерных требований. Ходил в школу, читал русский язык и литературу, работал над собой. Он был тихо счастлив, что нашел себе пристанище у такой добрейшей и незлобивой женщины, как Захаровна. Она, правда, иногда подшумливала на него, но у нее это шло скорее от форсу, чем от натуры. По вечерам он уединялся у себя в комнате и, отдав вынужденную дань подготовке уроков, упорно трудился над собственными текстами.
