— Хорошо, — проговорил Альбинус сипло. — Да-да, дам тебе высказаться, а потом застрелю.
— Не нужно меня убивать, уверяю тебя, не нужно, милый.
— Дальше. Говори дальше.
(«…Если я сейчас брошусь к двери, — подумала она, — то успею выбежать в коридор. Потом я начну орать, и сбегутся люди. Но тогда все пойдет насмарку, все…»)
— Я не могу говорить, пока у тебя в руках эта штука. Пожалуйста, спрячь ее.
(«…А если выбить у него из руки?..»)
— Нет, — сказал Альбинус. — Сперва ты мне признаешься… Мне донесли. Я все знаю… Я все знаю… — продолжал он срывающимся голосом, шагая по комнате и ударяя краем ладони по мебели. — Я все знаю. Он сидел позади вас в автобусе, и вы вели себя как любовники. Нет, я тебя, конечно, убью.
— Да, я так и думала, — сказала Марго. — Я знала, что ты не поймешь. Ради Бога, убери эту штуку, Альберт!
— Что тут понимать? — крикнул Альбинус. — Что тут можно объяснить?
— Во-первых, Альберт, ты отлично знаешь, что он к женщинам равнодушен…
— Молчать! — заорал Альбинус. — Это с самого начала — пошлая ложь, шулерское изощрение!
(«Ну, если он кричит, опасность миновала», — подумала Марго.)
— Нет, это именно так, — сказала она. — Но однажды — в шутку — я ему предложила: «Знаете что? Давайте попробуем, может быть, я сумею заставить вас забыть ваших мальчиков». Ах, мы оба знали, что это все пустое. Вот и все, вот и все, милый.
— Пакостное вранье. Я не верю. Конрад видел вас. Этот французский полковник видел вас. Только я был слеп.
— Ах, я часто так его дразнила, — сказала Марго хладнокровно. — Выходило очень смешно. Но я больше не буду, раз тебя это огорчает.
— Так ты, может быть, и обманывала меня только в шутку? Пакость какая!
— Конечно, нет, я тебя не обманывала! Как ты смеешь?.. Он бы не сумел помочь мне обмануть тебя. Мы с ним даже не целовались: это уже было бы нам обоим противно.
— А если я спрошу его об этом? — без тебя, конечно, без тебя.
— Ах, пожалуйста! Он тебе скажет то же самое. Только, знаешь, ты себя выставишь дураком.
В этом духе они говорили битый час. Марго постепенно брала верх. Но в конечном счете она не выдержала, и с ней сделалась истерика. Она бросилась на постель в своем белом теннисном платье, босая на одну ногу, и, постепенно успокаиваясь, плакала в подушку.
Альбинус сидел в кресле у окна, за которым было солнце, веселые английские голоса с тенниса. Он мысленно перебирал все мелочи с самого начала знакомства с Рексом, и среди них вспомнились ему и такие, которые теперь освещены были мертвенным светом, каким нынче озарилась вся его жизнь. Что-то оборвалось и погибло навсегда, — и как бы правдоподобно ни доказывала ему Марго, что она ему верна, всегда отныне будет ядовитый привкус сомнения.
