«Героизм как средство и самоуважение.
Все, что я прочел, заставляет меня задуматься о человеческой жизни и вопросах бытия. Время от времени я вспоминаю опыт, которым делился профессор Шоттл в Одессе, и его строгие вопросы, преследующие меня.
Сегодня я не могу удержаться от мыслей о понятии „героизм“. Что на самом деле значит „идея героизма“? Является ли героизм необходимым средством, когда политики стараются выполнить свою неизбежную миссию? Оправдывает ли таким образом цель средства? Может ли он служить для наставника примером силы, которую люди не могут открыть для себя иначе как в виде модели? Не является ли задачей наставника высвобождение всей внутренней энергии в людях, чтобы дать им возможность преуспеть в борьбе с другими людьми?
Но когда идеал полностью становится средством, его ценность уже нельзя найти в нем одном, и возникает противоречие между концепцией идеалистического как ценности самой по себе. Оправдывает ли цель убеждение? Где провести границу между ободрением и убеждением, если не обсуждать цель?
Является ли героизм чем-либо кроме чувства жизни? Не окажется ли он ужасным заблуждением, жестоким разрушением, бессердечным прославлением опустошения, чтобы навсегда пасть до бессмысленности?
Нет, нам нужна теология, которая отнимет у человечества идеи его автономности и вернет ему осознание себя как орудия в руках Господа в человеческой истории. В Нем мы сможем найти границы.
Следовательно, героизму должна сопутствовать скромность в делах, с внутренней гордостью на службе Богу и со сдержанностью, которую должна сохранять героическая личность по отношению к себе. В противном случае героизм станет просто инстинктивным и некритичным отрицанием притязаний на оправдание других, он будет находиться в наивном противоречии с самопожертвованием других».
Пусть это, возможно, и пример образа мыслей, не являвшегося типичным, но он позволяет оценить обширность вариантов объяснения того, как солдаты вели себя на поле боя и почему.
Зверства на войне
Война на востоке чрезвычайно изобиловала зверствами и жестокостью, и, вероятно, этот фактор тоже влиял на некоторое количество солдат. Разумеется, некоторым солдатам повезло ни разу не оказаться свидетелями зверств; другие видели, но не участвовали; и все же остальные принимали в этом активное участие. Реакция тех, кто видел, или по доброй воле, или по принуждению стал участником зверств, варьировалась от отвращения до принятия таких мер как неизбежных, и даже до готовности и стремления совершать их. Во многих случаях зверства совершались по приказу и по плану верховного руководства или же происходили как результат решений полиции и в этих случаях становились делом солдатского долга. В других случаях они совершались в ходе «добровольных» действий. В январе 1944 года Антон Мейзер стал свидетелем события, причина которого осталась ему неизвестна, поскольку он лишь проезжал на коне через деревню, в которой оно происходило. Он увидел, как солдаты в немецкой форме собрали всех мужчин старше четырнадцати лет. Другие солдаты сгоняли домашний скот. Когда мужчины и скот были выведены за пределы деревни, женщины и дети оставались у своих домов и молили о пощаде. В этом было мало прока, поскольку соломенные крыши уже запылали от факелов немцев
