— Давайте сдадимся, — говорит унтер-офицер из зенитчиков, по его щекам с язвами от обморожения текут слезы. — Они жестоко убивают нас!
Порта вытаращивается на него, потом громко смеется.
— Сынок, не забывай, что идет война, и обе стороны, кажется, относятся к ней серьезно.
— Небось думает, что мы на съемках фильма. Умолкший Верден, покинутые развалины, — язвит Грегор, молниеносно бросая мину на задний люк проезжающего с ревом мимо Т-34. — Передавай привет всем в аду! — кричит он, бросаясь на снег.
Крышку люка вдавливает, словно ударом громадного молота. Лейтенант Поспелов по-женски вопит, застряв между тяжелой крышкой и острым краем люка. Вопит он долго, вокруг него пляшут красные языки пламени.
Заряжающего выбрасывает из другого люка, он с воплями катается в море огня, от которого тает снег. Постепенно покрывается корочкой, как бекон на сковородке, и превращается в обгорелую мумию.
— Наружу! — кричит механик-водитель ефрейтор Бариц и рывком открывает люк. Едва коснувшись ногами земли, бежит. Надает под градом пулеметных пуль и сучит ногами.
Передний стрелок успевает вылезти из люка только до пояса, когда танк подбрасывает, словно футбольный мяч. Он переворачивается в воздухе, падает с оглушительным грохотом и разваливается от сильного взрыва внутри.
Неподалеку носится туда-сюда другой танк. Все быстрее и быстрее. Из люков поднимаются языки пламени и черный маслянистый дым. Из раскаленного докрасна стального гроба удастся выбраться лишь одному человеку.
Он бежит по снегу живым факелом. Вопли его ужасны.
Мы ощущаем жар там, где лежим. Легионер поднимает автомат и милосердно выпускает длинную очередь в горящего русского, отчаянно корчащегося в снегу.
— Помогите, помогите! — кричит он, простирая к нам горящие руки.
По нему стреляют несколько автоматов. Он умолкает. Тело его превращается в шкварку.
Командир все еще пытается высвободиться из-под крышки люка. Он не кричит, не молит, но всеми силами старается вылезти из горящей стальной коробки. Лицо его обгорело дочерна. Странно видеть его все еще блестящие глаза. Губы обуглились. Нос представляет собой странно искореженный кусок мяса. Волосы выгорели местами. Страшнее всего его кисти рук. Почерневшие комья плоти, которыми он все еще пытается откинуть крышку люка.
— Господи, — издаю я стон и закрываю лицо ладонями. От запаха горелой плоти начинается рвота.
— Кончай, — рычит Порта. — Тут либо мы их, либо они нас!
— Это ужасно, — шепчу я.
