Она преодолела свою робость и склонилась над ним.
— Я здесь, — проговорила она, не беспомощно и смущенно, а достойно и спокойно. Она была уверена, что он узнал ее голос.
Мертвец не двигался. Его глаза оставались закрытыми, высушенные губы — твердо сжатыми. Он не вздрогнул от неожиданности, не сделал ни единого движения, его веки не дрогнули. Но он дышал. Или она это только воображала? Нет, определенно нет.
Она попыталась протянуть руку и положить ее на его впалую грудь, но страх ощутить его кожу холодной и бескровной удержал ее. Кроме того, она почувствовала уважение перед его решением существовать в полном одиночестве. Он не хотел, чтобы кто-нибудь касался его, даже она. Он сделал свой выбор, так же как и она свой.
— Ты не хочешь поговорить со мной? — спросила она тихо, словно в темных углах пещеры могли находиться существа, которых она не хотела бы вспугнуть.
Другие люди, приходившие сюда в течение долгого времени, не знали, кем он был и откуда прибыл, они также пытались говорить с ним. Некоторые пытались его развеселить, другие умоляли, но никому он не дал ответа.
— У меня есть время, — сказала она, села на землю напротив него и скрестила ноги так, что в результате оказалась сидящей перед ним, как отражение в зеркале. У нее было время, тем более что над скалами и простирающимися как море дюнами разразилась песчаная буря. Она могла бы съесть несколько засохших фруктов и попить из стоящих в стороне глиняных чаш воды — воспользоваться тем, что было принесено ему. Она ждала бы и ждала, и ушла бы только после того, как он обратился бы к ней. Поговорил бы с нею.
Гудение ветра в скалах стало еще громче, и она начала ощущать в этих звуках определенную красоту, чистоту тонов, отсутствующую в звучании гобоя, которому она внимала так часто. Буря разразилась, скоро у нее уже не осталось в этом никаких сомнений, и она подумала о своих спутниках в лагере среди дюн, вспомнила даже о верблюдах, которые теперь боязливо жались друг к другу, словно испуганные котята.
Прошло уже несколько часов, снова и снова заговаривала она с ним, сначала мягко и прочувствованно, затем резко, даже агрессивно. И все же только тогда, когда она наклонилась вперед и приблизилась своими губами вплотную к его рту, не целуя его, но достаточно близко, чтобы позволить ему почувствовать ее близость, ее тепло, ее женственность, ей показалось, что дух его жизни проснулся. Его губы едва заметно приоткрылись, и ей почудилось, что она слышит, как рвется высохшая кожа.
