Я не перегрелся. Я по полу ползал, где прохладнее всего. А когда из этой круговерти выпрямился, башкой в самый жар, – так в башке даже прояснело. И пришло высшее понимание: ты сюда париться пришел – парься.
Я лег навзничь на полку и стал обтекать на горячие доски, казавшиеся пуховыми.
– А что это у тебя? – спросил Хайям.
– На арматурину наделся, – сказал я.
– Насквозь?
– Угу.
– И брюхо из-за этого резали?
– Конечно.
– Круто.
– И не говори. Два раза чуть не сдох. Кстати, если ты мне по шраму веничком как следует пройдешься…
– О чем базар!
И Хайям прошелся по мне веничком. Не только по шраму. Не скажу, что виртуозно, но не тупо.
А потом я сиганул в речку, поджав на всякий случай ноги, и понял, что глубины там – с головой, да еще с походом. Я уходил и уходил вниз, ожидая удара о дно, а дна все не было, а потом оно мягко-мягко подставилось под ноги.
Под водой я поднял лицо вверх и открыл глаза. Темное рифленое зеркало водной поверхности отразило все, кроме меня.
Я вынырнул. Мира могло уже не быть.
Чтобы девушек особо не смущать, мы с Хайямом и дедом уселись в горнице и, приняв некоторое количество крепкого напитка неизвестной природы (из знакомых ингредиентов я определил только этиловый спирт), предались разговорам. Снаружи доносился веселый визг.
– Ту же Лоухи взять, – сказал вдруг дед, словно продолжая недавно прерванный разговор. – Что в ней такого злого-то? Двух дочек засватали, да тут же их и загубили, Сампо разбили, которое сами как выкуп отдали, – ни себе, ни людям… Что, сиди-терпи – так, что ли? Она же дуурэн и страны правительница, с ней так нельзя. И этот Лемминкяйнен… Он же сам приехал, никто не звал, скандал устроил, мужа Лоухи на состязание по пению вызвал – ну и проиграл, понятное дело. Ах так! Взял нож и убил мужа. Убежал. Конечно, Лоухи его догнала. А кто бы не догнал? Вон Арина до чего мирная, и то…
– Что – «то»? – жутким шепотом спросил Хайям.
– Ну… может. Может. Всякое может. Главное, чтоб под горячую руку к ней не попасть…
– В червяка? – Голос Хайяма опасно дрогнул.
– Нет, в червяка – нет… Такого не видел. А вот заморозить среди лета… это было. Да сами ее спросите, чего я буду…
– Не хочет она рассказывать, – вздохнул я.
– Ну, раз не хочет – значит, не хочет. Значит, воля ее. Тут уж только мириться… да.
Я, кстати, не исключаю, что проблемы Лоухи и ее мифологических современников дед Терхо искренне воспринимал как личные и глубоко актуальные. А потому говорил про них при каждом удобном случае, то есть – при каждом визите студентов, продолжая ровно с того места, где прервался год-два-пять назад. Потому что для студентов-филологов, в отличие от прочего несеверного народа, имя Лоухи – хотя бы не пустой звук. Хотя бы. Допустим, да, фольклорный персонаж. А кто, скажите на милость, из известных людей, умерших к моменту вашего рождения, не является для вас фольклорным персонажем? Захотите поспорить – начните, пожалуйста, с Василия Ивановича. Или Ивана Васильевича, на выбор. Оба, зуб даю, существовали на самом деле.
